решился бы поставить свою страну перед подобным решением, за исключением такого положения, когда неизбежная победа Центральных держав не оставила бы ему другого выбора. В результате после успешного наступления в Сербии возникла идея поставить румын перед выбором и сыграть на опережение. Ведь в то время в Южной Венгрии на отдыхе располагались германские дивизии.

Однако эти задумки осуществить не удалось. В силу сложившихся обстоятельств на авансцену выдвинулись другие планы. При этом убежденность в том, что представитель дома Гогенцоллернов не позволит нанести Центральным державам удар в спину, способствовала снятию румынского вопроса с повестки дня.

В то же время представители Центральных держав в Бухаресте в своих оценках румынской позиции твердо уверены не были. Так, австро-венгерский дипломат граф Оттокар Чернин, скорее всего убежденный в том, что Румыния надолго нейтральной не останется и повернется лицом к предполагаемому победителю, сообщил тем не менее 25 августа, что никаких оснований для беспокойства пока не существует. В таком же оптимистичном ключе докладывал и германский посланник.

Однако австро-венгерское Главное армейское командование о состоянии дел в Румынии было осведомлено очень хорошо и не питало в отношении нее никаких иллюзий. И хотя оно прекрасно знало о мнении руководства страны о Румынии, как и о том, на чем оно основывалось, присоединяться к нему не спешило. А вот фон Фалькенхайн до самого последнего момента не верил в то, что Румыния выступит на стороне Антанты, и никакие даже самые достоверные донесения не могли убедить его в этом.

Когда 27 августа я сообщил ему по телефону об объявлении войны румынами, он сначала в это не поверил, и мне пришлось взять на себя ответственность за достоверность этой информации, прежде чем он согласился доложить об этом императору. Император тоже воспринял данное известие как гром среди ясного неба, поскольку в оценке состояния румынских дел целиком полагался на мнение фон Фалькенхайна.

После этого фельдмаршала фон Гинденбурга направили в Пщину для участия в совещании по оценке изменившейся обстановки. Фон Фалькенхайн же увидел в этом свидетельство пошатнувшегося к нему доверия и, сделав соответствующие выводы, заявил, что готов передать руководство Верховным командованием фон Гинденбургу и Людендорфу. Он на самом деле подал прошение о своей отставке, и когда фон Гинденбург прибыл в Пщину, то уже занимал пост начальника германского Полевого генерального штаба, а Людендорф, получивший звание генерала от инфантерии, стал его первым заместителем.

Конечно, мнения о его превосходительстве фон Фалькенхайне в будущем будут весьма различны. Однако никто не сможет оспорить его выдающиеся умственные способности и ярко выраженный полководческий талант. Вместе с тем кое у кого порой возникает мнение, будто бы фон Фалькенхайн воспринимал и рассматривал возражения других ведомств не с профессиональной точки зрения, а исходя из личных амбиций. А это привело к появлению утверждений о том, что он стремился добиться своего даже там, где по чисто техническим причинам был, бесспорно, не прав.

Однако не следует забывать, что назначение фон Фалькенхайна начальником Генерального штаба в свое время стало полной неожиданностью. Ему еще предстояло доказать, что выбор действительно пал на подходящего человека, и, судя по всему, стремление доказать правильность этого выбора стало делом его чести.

Под Горлицей союзники одержали победу, в которой заслуга немецких войск и германского командования была несомненной. Неоспоримой являлась также и заслуга обоих гГенеральных штабов в принятии соответствующего решения и организации победоносной операции. Причем кайзер Вильгельм II решительно признал роль в этом своего начальника Генерального штаба. Фон Гетцендорф же также не захотел оставаться в тени и склонил своего Верховного главнокомандующего подтвердить его права на эти заслуги.

В дальнейшем и на Востоке, и на Балканах фон Гетцендорф и фон Фалькенхайн всегда действовали рядом друг с другом. Причем оба с явным осознанием силы своего положения. При этом фон Гетцендорф с болезненным постоянством заботился о престиже своей страны, стремясь на самом деле обеспечить тем самым независимость своей персоны. Фон Фалькенхайн же был твердо убежден в превосходстве Германии и ее неоспоримом праве на лидерство в ведении войны. Поэтому со временем один стал воспринимать другого как ненужный балласт и тормоз в осуществлении необходимых решений, вследствие чего они начали мешать друг другу. Каждый из них сам по себе принялся искать путь к успеху – один через операции под Азиаго, а другой – под Верденом, но пересеклись эти пути в конечном итоге под Луцком.

При этом оба поступали неверно. Фон Гетцендорф выступал против самой четкой формы общности – единого немецкого Верховного командования, постоянно отстаивая суверенные права и ставя во главу угла престиж. Фон Фалькенхайн же, хотя и стремился к достижению правильной цели, уклонился от прямого ее решения и стал прибегать к помощи, которая была истолкована превратно.

Объявление войны Румынией повергло фон Фалькенхайна в шок, сломив его. И хотя это имело решающее значение в его отставке, не являлось единственной причиной. По мнению многих, фон Фалькенхайн взвалил на свои плечи слишком большую работу, делая лично чересчур многое. При этом он чрезмерно увлекался деталями, слишком активно занимаясь такими вещами, которые того не стоили и которые с успехом можно было поручить для решения подчиненным органам. А ведь даже предмет, способный переносить большую силу натяжения, не выдерживает постоянной перегрузки. К тому же если бы его в ставке и войсках поддерживали более решительно, то он, возможно, остался бы на своем посту. Но при сложившихся тогда обстоятельствах ему пришлось уступить место таким людям, каких обычно желают видеть на руководящих должностях. Однако то, что он сделал для отечества в трудную минуту, никогда не должно быть забыто.

После непродолжительного отдыха фон Фалькенхайн возглавил поход против Румынии в качестве командующего 9-й армией.

Для главного армейского командования в Цешине вступление в войну Румынии на стороне Антанты, как уже отмечалось, неожиданностью не стало. Тем не менее последствия этого оказались исключительно тяжелыми. Ведь несмотря на то, что всем было хорошо известно, насколько смехотворно малыми являлись имевшиеся силы для обороны Трансильвании[41] и насколько безнадежной была задача удержать эту территорию войском в 25 000 человек, когда противник в десять раз превосходил его по численности, соответствующих мер предпринято не было. В результате без помощи Германии Трансильвания оказалась потерянной.

Возможно, здесь будет уместно подчеркнуть, насколько исключительно сильно воспринималась Германия с чисто военной точки зрения ее союзником. Поэтому в большинстве случаев у Германии не оставалось иного выбора, как серьезно пересматривать свои планы и отказываться от предоставления заслуженного отдыха своим войскам, чтобы оказать союзнику помощь и предотвратить его