— Я с вами соглашусь, но попробуйте объяснить это Веде, которую осудили на вечную пытку за то, что она пыталась помочь людям.

— Почему вы не поделились своими соображениями со мной, почему решили все сделать в одиночку?

— А вы позволили бы, последней из рода Ладгальд пойти на это?

Вайес отрицательно покачал головой, Дея так же ответила ему немым кивком.

— Спасибо вам, Дея, — проговорил он сдавленным голосом. — Вы не только не стали лишать меня сына, но и вернули мою Мориту. А между тем, именно эти двое исковеркали вашу с Яном жизнь.

— Не говорите глупостей, — прервала Дея Вайеса. — Морита не сделала мне ничего плохого, а Влад… — она посмотрела на расслабленное лицо Веда, — Влад заплатил за свою злобу.

Вайес еще раз поблагодарил ее и скрылся в дверях.

— Постойте, — окликнула его Дея. — Она будет прежней?

— Со временем. Благодаря вам и Владу у нее есть на это все шансы.

Дея улыбнулась.

— Что ж, значит, все было не напрасно.

Вайес и Горий уехали, оставив ее наедине с одурманенным Владом. Он лежал тихий и недвижимый, лежал там, где прежде бывал только Ян. Неестественная, неживая обстановка эта довлела над Деей. Занявшие ее тумбу пузырьки источали едкий удушливый запах, а когда-то прекрасное тело Веда пугало матовой блеклостью. В ее дом, который прежде дышал радостью и страстью, пробралась смерть со всей своей неприглядной естественностью. Она нависала над ее постелью, сочилась сквозь щели, пропитывая своим смрадом стены и ткани. Она ждала, подгадывала момент, чтобы отобрать у Деи то, что было ей бесконечно дорого.

Не в силах находиться в этом крематории желаний, она накинула плащ прямо поверх пеньюара и отправилась к Отцу леса. У своих дверей девушка обнаружила молчаливую черную собаку, Пес Влада терпеливо ждал хозяина. Дея впустила его, позволив растянуться у ног Веда. Ее тронула преданность этого косматого чудища, и стало спокойней, все ж не одного она его оставляет.

Отец леса стоял могучий и величественный, казалось, ничто не могло поколебать его спокойствия. Этот пятивековой гигант стал для Деи символом жизни. Дерево — брат человека, думала девушка, разглядывая его исполинский ствол и крючкоподобную сеть выступающих корней. Оно так же, как и люди, вынуждено жить в границах материального, должно держаться поверхности, цепляясь за нее всеми силами, уходя вглубь сокрытого, неведанного, темного, но и стремиться к бесконечности, к свободе.

Отец леса давал ей силы, знания, поддержку. Побыв со своим доверенным наедине, она восстановила изможденное тело и успокоила сердце, а затем направилась к Озерным девам.

Несмотря на поздний час русалки не спали, ждали ее прихода. Стоило их Госпоже показаться на поляне у озера, как они оживились, защебетали на все лады о том, как Влад принес ее к ним чуть живую, как ждал сидя на берегу, как признался потом, что виновен во всех их бедах.

— И что вы теперь обо всем этом думаете? — с тревогой спросила она.

— Мы не тронем того, кто дорог тебе, Госпожа, — пропели русалки, — мы потребовали у него второго Веда, того, что ему помогал.

— Что вы с ним будете делать?

Русалки ехидно заулыбались, скаля жемчужные зубки, и Дея поняла, что Ихаилю можно будет только посочувствовать, если он к ним попадет. Эти миловидные хищницы, намеревались превратить его существование в нескончаемую пытку.

Дея провела у русалок всю ночь. Несколько часов она проспала в озере, под чутким надзором самой Божены, а потом встретила рассвет, слушая их новые песни о темноволосом юноше, чьи глаза, словно синь их озера, о рослом дровосеке, что взял в жены не молодую, но горячую деву, о смельчаке копьеносце и многих других. Были баллады и о небесном Сагорте, подарившем их Госпоже Пасть дракона, и о пирах, и о танцах, и о сражениях. Озерные девы мастерски складывали стихи, повествуя обо всех событиях своей жизни. Они умели и знали столь многое, что Дея не переставала восхищаться этими чудными красавицами, ужасаясь, что их существование еще недавно было под угрозой. И все из-за Влада, которого они великодушно пощадили только потому, что их Госпожа была неосторожна и увлеклась их обидчиком.

Деи еще предстояло разобраться в сложных взаимосвязях и законах, благодаря которым она — неразумная и неопытная девчонка носит титул Госпожи и Хранителя. Но теперь она осознавала сколь многое ей вверено и как велика ответственность за это место, за саму жизнь и гармонию в этом пространстве.

Стыд за детское ребячество и безответственность, за самонадеянность и необузданную лихость, с которой она поставила на кон все, чтобы удовлетворить свои личные прихоти, вдруг заставил Дею почувствовать себя такой маленькой и глупой, что она как заведенная стала убеждать русалок, в недостойности зваться их Госпожой.

— Бремя Хранителя слишком сурово. Никто не справлялся с ним безупречно. Мы не требуем от тебя отречения от самой себя, мы понимаем, что ты человек, а значит должна жить полной человеческой жизнью. Лес может лишь благодарить за твою заботу и те силы, что дает ему твое присутствие, — отвечала ей Божена. — А сейчас ступай, тебя ждет мужчина, которого ты оставила в своей постели одного.

— Божена! Эту постель я раздела только с Яном.

— Это не значит, что так будет всегда, — спокойно ответила та.

Когда Дея вернулась в дом, Влад уже проснулся. Сидел там, где она его оставила, такой же пергаментно-хрупкий, но живой. А на лице при ее появлении забрезжила его всегдашняя, лукавая усмешка.

— Я спал в твоей постели, — сообщил он. — Думаю после этого, я обязан на тебе жениться.

— Странно, что ты все еще холост. Ведь если бы таков был твой истинный жизненный принцип, тебе бы пришлось взять в жены половину Мрамгора.

— В чужой постели я не засыпал еще ни разу.

— Это существенно меняет дело.

Влад не нашел, что ответить на ее нарочито холодный тон и попытался встать, но оказался для этого подвига слишком слаб. Дея кожей ощущала его гнев на свою беспомощность, а может это был ее собственный гнев на себя, ведь рядом с ним она становилась похожа на тряпичную куклу, податливую и безвольную. Рядом с Яном тоже происходило нечто подобное, но его влияние распространялось, лишь на грубое телесное. Влад же походил на мороз, что сковывает течение быстрой реки, обездвиживая ее всю.

Их молчание сгущалось, довлея над ними, выжимая то, что должно было рано или поздно выйти наружу.

— Иногда мне кажется, будто ты пропустила мою жизнь через сито, оставив лишь то, что связано с тобой, — заговорил Влад глухим голосом. — Все прочее развеялось как мука, и только воспоминания о тебе лежат на дне моего сердца застрявшими камушками. Ты уничтожила все, что прежде было значимо для меня, оставив лишь себя. Ты заноза в моем сердце, Дея. Заноза!

— Болезненная и раздражающая, от которой хочется избавиться?

— Иногда это действительно так, — проговорил он, роняя взгляд на простыни.