– Лучше, конечно, летом по тайге не шастать, кого только не встретишь!

– Кого не встретишь? – тупо спросила Мила.

– Да кого угодно. И не только медведя. Могут и волки дорогу перегородить, они обычно стаями бегают и нападать не боятся. И лоси по лесу бродят здоровенные, и рысь тоже – не приведи Господи! А можно и на лешего наткнуться.

– На кого?! – рассмеялась Мила. – Бабушка, да тебе бы сказки писать, сочинять хорошо умеешь, даже заслушаешься.

– Не сказки это – сама видела.

– Тебе померещилось. А когда кажется, креститься надо.

– Потому и жива осталась, что крестилась да молитвы читала. Однако я тебе об этом уже рассказывала. – Старушка подозрительно посмотрела на Милу.

– Да забыла я уже, – вздохнула Мила. – Память-то – девичья. К тому же дурочка я у тебя, помнишь еще? Вот и страдаю от забывчивости.

– А молитву хоть одну помнишь? Ведь я тебя учила.

– Ни одной не помню. У меня после обмороков как будто кто все стирает. Обо всем забываю, что со мной происходит, – сказала удрученно Мила и мысленно добавила: «Помню только, что я не Люська, а Мила Миланская. Но тебе, бабушка, лучше не знать об этом, чтобы тебе опять плохо не сделалось».

– Ничего страшного, память мы тебе наладим, молитвы заново выучишь. А то словно нехристь какая.

«И то – нехристь, – согласилась Мила. – Живу в столице рядом с храмом Христа Спасителя, однако ни разу не нашла времени зайти не только помолиться, но и свечку поставить. Хотя бы за свое здоровье. А еще крест на шее ношу».

Мила потрогала на груди маленький деревянный крестик на суровой нитке. А ведь у нее был бриллиантовый, на золотой цепочке. Кто теперь его носит? Мила со своим крестиком никогда прежде не расставалась. А они его сняли, чтобы вытравить из ее памяти прежнюю жизнь. Чтобы ничто уже не напоминало о ней.

Неужели они и в самом деле думают, что она смирилась?! Она, Мила Миланская! Да разве Мила когда-нибудь забудет свою разбитную великосветскую жизнь? Ни за что на свете! Надо только усыпить их бдительность и выбраться как-то отсюда. Ах, как же она соскучилась по своей воле вольной, по красивой жизни, по пенистой душистой ванне, по огромной кровати с золотистыми простынями из натурального шелка, по дорогущей модной одежде известнейших мировых дизайнеров. А главное – по самой себе в этом вечном празднике жизни. Теперь даже в зеркало на себя не хочется смотреть. И на кого она стала похожа!

На глазах выступили слезы, и Мила отвернулась, чтобы старушка не заметила. Ни к чему лишние вопросы. Надо терпеть. Сделать вид, что все идет так, как должно, и искать выход. Он есть, она это точно знает. Алеша – вот ее единственная надежда. И Мила сделает все возможное и невозможное, чтобы он поверил ей и помог выбраться отсюда.

– Бабушка, когда Алеша придет?

– Когда придет, тогда и придет.

– Бабушка, а он умный?

– Не то слово! Даже очень умный. И добрый.

– И как он не боится один в тайгу ходить, ведь может там погибнуть?

– Не погибнет, – уверила старушка. – Я ему в дорогу записочки с молитвами дала: от блуда в лесу, чтоб не утонуть, чтоб зверь какой не напал. У тебя в кармане тоже есть. Смотри не потеряй и всегда носи с собой. Береженого – и Бог бережет.

«Какая беспросветная чушь!» – подумала Мила и снова перевела разговор на интересующую тему:

– И зачем он в эту тайгу постоянно ходит?

– Ему, милая, одному сейчас нужно побыть. Гнетет его что-то, гложет. Тоска-кручина на его сердце лежит.

– Какая тоска?

– У каждого своя, милая, – задумчиво сказала старушка. – Вот и он пришел сюда в скит не просто так, а чтобы душу свою спасти, вытащить из бесовской мирской суеты. Пойдем-ка, красавица, на боковую, что-то мы сегодня с тобой припозднились.

«Алеша пришел в скит, чтобы спастись от бесовской мирской суеты, – думала грустно Мила. – А я рвусь из скита, как ненормальная, чтобы снова окунуться в эту самую бесовскую мирскую суету. И нам с Алешей совсем не по пути. Он для меня – всего лишь средство, чтобы добиться цели».

Она зажгла свечу и поставила ее на табурет, не преминув полюбоваться деревянным подсвечником, который вырезала сама из обрезка березового бруска. Несмотря на то что подсвечник получился немного кособоким, она им ужасно гордилась и считала чуть ли не произведением искусства. Присев на кровать, заглянула в зеркало, пытаясь в его тусклом отблеске разглядеть свое отражение.

– Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, – прошептала не без ехидства Мила, глядя на себя с усмешкой. – Как мне снова стать королевой? Как вернуть свое королевство, трон и корону?

Дыханием всколыхнулось пламя свечи, испуганно заметались по стенам тени, и на Милу глянуло из зеркала, чуть запотевшего от ее дыхания, злобное лицо с пристальным сверлящим взглядом, устремленным прямо в душу, с оскаленным в презрительной улыбке ртом.

Мила вздрогнула и отпрянула от зеркала. Может, это всего лишь разыгравшееся воображение? Впервые она подумала о себе как о ком-то постороннем: а ведь эта особа в зеркале способна даже убить ради достижения цели! Ее ничуть не обрадовало такое открытие. Оказывается, она совсем не знала себя. А потому не была готова к столь страшному откровению.

Нет-нет, Мила не согласна! Она гораздо лучше, терпимее, сострадательнее. Во всяком случае, в последние дни. И совсем не способна на… Однако что-то там внутри нее уже утверждалось в мыслях, что Мила увидела в зеркале самую сущность своей глубинной натуры, ее правдивое естество.

Милу охватил жуткий страх от мысли, что, если она попытается заснуть, то снова увидит свое истинное «я», которое поразило ее до глубины души. Какое-то время она сидела недвижно, обхватив голову руками, но усталость взяла свое: стоило лишь лечь в кровать, как Мила мгновенно погрузилась в крепкий сон. Без сновидений. Как сумасшедшая. А может, она просто не помнила, что ей снилось. Такое тоже бывает.

Весь следующий день Мила была занята каждую минуту: старушка не давала ей возможности задумываться и мысленно забываться. В редкие минуты отдыха она рассказывала Миле о тайге:

– Много здесь бездонных болот и трясин. Даже не всякий опытный путник способен выбраться из тайги. Это уже кому как повезет. Вот, например, моховое болото. Когда человек попадает в него, оно у него под ногами ходуном начинает ходить, а под мягким зыбуном – топь. Бежать без оглядки нужно от такого страшного места, иначе не миновать гибели. А еще очень опасна вадья – такая круглая полынья, а по краям торфяной слой. Не приведи Господи ступить на нее – тут же засосет в бездну. Но ее-то издалека можно разглядеть, потому и обойти. А вот самая в тайге гибельная и опасная – так это чаруса. Выберется путник с большим трудом из глухого леса, глядь – а перед ним необыкновенно красивая цветущая поляна. И такая на ней сочная да свежая изумрудная трава – ну прямо персидский ковер! А цветов красотющих – видимо-невидимо! Так и хочется прилечь.