в окно, понятия не имел, кому может принадлежать огненно-синяя собака, пролетающая мимо. Петушиный крик возвращал оба вида вампиров обратно по могилам и постелям утром Дня святого Андрея.

В своей колоссальной работе «Золотая ветвь» сэр Джеймс Джордж Фрэзер описывает еще один вид вампиров, бродящих по Румынии. Такого вампира можно было сдержать с помощью «огня бедствия». Его разжигали заново после того, как все огни в общине были потушены. Огонь бедствия использовался для очищения и защиты скота от болезней, которые, как считалось, вызывали подобные вампиры. В отличие от нежити Брэма Стокера или Стефани Майер, эти вампиры были бестелесными [62]. Фрэзер противопоставляет их «настоящим ведьмам», причисляя их к «другим дьявольским порождениям [63]». Хотя термин «вампир» был пропущен сначала через немецкий, а затем через французский, в английском языке он появился из сербского, почти не претерпев изменений. Слово настолько старое, что его этимология неясна, хотя, возможно, оно пришло из турецкого «убыр», что означает просто «ведьма».

Оковы долой

Задолго до появления «летучего пороха» множество существ использовало для входа и выхода камин. Ведьмы с легкостью сновали туда-сюда через дымоход. В Сомерсете считалось, что они не могут проходить сквозь стены на Рождество или в любое другое время года – это привилегия призраков. Чаще всего колдуньи входили в дом через дверь или окно, как и все остальные.

Белые или серые ведьмы могли входить в дверь церкви, чтобы присутствовать на полуночной мессе, но черным колдуньям приходилось оставаться снаружи, иначе они рисковали сильно заболеть. Однако излюбленный маршрут ведьм в Сомерсете вел через дымоход, и в этом они были не одиноки.

В Норвегии Сочельник также считался отменной для полета ночью. Метлы, табуретки, посохи и даже каминные принадлежности – все пряталось, чтобы ведьмы не украли эти предметы и не катались на них. Разумеется, чародейку это не останавливало: у нее была уздечка исландской ведьмы, с помощью которой она могла превратить что угодно, даже стиральную доску, в быстрое транспортное средство, просто набросив на нее узду. Была бы ведьма, а выход найдется. Многие, скорее всего, держали метлы в тайниках под полом или в потайных закутках под лестницей [64]. У типичной фольклорной ведьмы также был полный рог летающей мази, которой она могла натереть предметы домашнего обихода, чтобы заставить их парить в воздухе, как космические корабли.

Зная все это, норвежские крестьяне проводили самые темные часы сочельника, пытаясь сбить ведьм с неба, как голубей. Но если хотели сберечь картечь, все, что действительно нужно было сделать, это назвать имена подозреваемых ведьм – тогда они бы упали в полете. Куда же все эти колдуньи направлялись?

Яркие луга Йонсаса, горы на востоке Норвегии, служили популярным местом отдыха на Пасху и на День летнего солнцестояния, но в канун Рождества точкой сбора становились «Голубые холмы». Все ведьмы, оставившие свои имена в большой книге, принадлежащей «Старине Эрику», как ласково называли Дьявола, собрались на заснеженных холмах, чтобы устроить свой пир отдельно от христианского народа на фермах в низине.

В детских мемуарах «Когда я был мальчиком в Норвегии» (When I Was a Boy in Norway) доктор Дж. О. Холл утверждает, что английское Йольское полено изначально было норвежским. Если это правда, то идея, что пепел Йольского полена удержит ведьм подальше, вероятно, также пришла из Норвегии. Норвежская домохозяйка, которая беспокоилась о ведьмах, спускающихся по трубе в канун Рождества, могла бросить соль в пламя Йольского полена, потому что нет ничего лучше синего огня, чтобы остановить чародейку.

Хотя блестящей рождественской елки было недостаточно, чтобы отвадить колдунью, сухие еловые ветви, брошенные в огонь, создавали взрыв искр, которые отпугивали ведьм. Сегодня петарды используются с той же целью, но так ли они эффективны? Возможно, не только вспышка и шум должны были отпугнуть ведьму, но и концентрированный дух вечнозеленого растения. По всей Европе во все самые опасные ночи в году фермер обходил хозяйственные постройки с кистью и ведром соснового дегтя, потому что сильный скипидарный запах, который многие из нас находят приятно пьянящим, по-видимому, отвратителен для ведьм.

Скандинавские викинги использовали сосновый деготь, чтобы сделать лодки водонепроницаемыми. А его остатками рисовали кресты или, в особые, те самые дни, молоты Тора над дверью фермы и над каждым стойлом в коровнике. Практически везде в Европе, где росли сосны, в стратегических точках вокруг усадьбы были нарисованы кресты дегтем. Подобные кресты можно начертать на балках в любое время, но они обязательно освежались в Вальпургиеву ночь, в День летнего солнцестояния и, конечно же, в канун Рождества.

Возвышение пряничного домика

23 декабря 1893 года в веймарском придворном театре состоялась премьера «сказочной оперы» Энгельберта Хумпердинка «Гензель и Гретель», дирижером выступил Рихард Штраус. Это послужило началом рождественской традиции, которая сохранилась и по сей день, но также стало самым последним преобразованием старого, «съедобного» германского обычая. Восемьюдесятью одним годом ранее история Гензеля и Гретель впервые появилась в печати в «Детских и семейных сказках» братьев Гримм. «Гензель и Гретель» – пример сказки типа 327 [65], в которой ребенок или дети побеждают людоеда или ведьму.

Сказка типа 327 встречается по всей Европе – кто знает, сколько ей может быть лет? Одна из теорий состоит в том, что сюжет появился из-за Великого голода 1315–1320 годов, но она упускает из виду тот факт, что бедность и голод были постоянными проблемами для крестьянских семей до самого недавнего времени.

Еще до премьеры оперы «Гензель и Гретель» считалась рождественской историей, возможно потому, что в ней изображен съедобный домик [66]. Братья Гримм сообщают лишь то, что избушка ведьмы «из хлеба построена и печеньем покрыта»[67], но мало кто из немцев стал бы строить дом ведьмы из чего-то, кроме лебкухен. В чем же разница между лебкухен и обычным имбирным пряником? Лебкухен, которые едят во многих формах в течение всего рождественского сезона, не содержат имбиря. Лебкухенхойсхен, который также известен под названиями Хексенхойсхен («Домик ведьмы») и Кнусперхойсхен («Хрустящий домик»), и даже Книспер-Кнаспер-Кнусперхойсхен, как его называют в первом акте оперы, является основным угощением немецкого, швейцарского и австрийского Рождества.

В народной песне «Гензель и Гретель» (время создания песни неизвестно) дом ведьмы сделан из Пфефферкухен, еще одного вездесущего немецкого рождественского печенья, покрытого твердой белой глазурью. Так что, возможно, украшенный снегом дом ведьмы является частью рождественской традиции, независимо ни от Гриммов, ни от Хумпердинков.

Сестра композитора, Адельхайд Ветт, опираясь на историю братьев Гримм, написала поэтическую версию «Гензеля и Гретель» для своих детей, чтобы прочитать дома на Рождество. Без сомнения, с тех пор немало немецких малышей были вынуждены заучивать это произведение и читать наизусть под украшенной елкой в канун Рождества. В версии Адельхайд мать в припадке гнева отсылает детей; это не преднамеренное действие. Она далеко не такая бессердечная, как мачеха в сказке братьев Гримм, которая фыркает: «Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай доски для гробов», когда отец детей отвергает ее план. Чтобы запутать зрителя, во многих постановках за мать и ведьму поет один и тот же человек. В других случаях за колдунью может петь тенор-мужчина, а роль Гензеля часто исполняет женщина.

На самом деле, действие оперы происходит не на Рождество. Единственные ели – это те, что растут у подножия Ильзенштейна, где появляется хижина ведьмы. В первом акте отец, изготовитель метел, упоминает, что жители деревни готовятся к празднику. Вероятно, это День Иоанна Крестителя или летнего солнцестояния, так как его дети в то же время собирают дикую землянику [68] у подножия вышеупомянутого Ильзенштейна – шишковатого каменного выступа, высовывающего голову из темного леса Гарца, чтобы хорошенько рассмотреть близлежащую гору Брокен, известную