– Интересно, есть ли обратный путь для любого из нас? – сгоречью спросил я.

– Вероятно, нет, – спокойно сказала Тереза. – Но, полагаю,обычно существует какая-то лазейка.

– Что именно ты имеешь в виду, Тереза?

– Я думаю, у каждого есть шанс избежать ошибочного Движениявперед, в неверном направлении. Правда, мы понимаем это лишь потом... когдаоглядываемся назад...

Но этот шанс есть.

Я молчал, курил и думал...

После слов Терезы мне почему-то ярко вспомнилось...

Я тогда только пришел на коктейль к Каро Стренджуэй иостановился в дверях, задержавшись на мгновение, пока мои глаза привыкли ктусклому свету ламп и табачному дыму. И тогда в дальнем углу комнаты я увиделДженнифер. Она меня не видела и, как обычно, оживленно с кем-то разговаривала.

У меня было два резко противоположных ощущения.

Вначале – чувство торжества. Я был уверен, что мы сДженнифер встретимся – и мое предчувствие оправдалось! Встреча в поезде не быласлучайным эпизодом. Я твердо знал это – и не обманулся. И все-таки несмотря навсю мою радость и торжество – у меня возникло неожиданное желание повернуться иуйти... Мне захотелось, чтобы встреча с Дженнифер в поезде осталась эпизодом...случаем, который я никогда не забуду. Как будто кто-то шепнул мне: «Это лучшее,что вы могли дать друг другу, – короткое прекрасное мгновение. Оставь все какесть».

Если Тереза права, это и был мой шанс...

Ну что же, я им не воспользовался. Я пошел дальше.

И Дженнифер тоже. И все остальное произошло соответственно,одно за другим: наша вера во взаимную любовь... грузовик на Хэрроу-роуд,инвалидная койка и Полнортхаус...

Эта мысль вернула меня назад, к тому, с чего я начал, сновак Изабелле, и я высказал свой последний протест:

– Тереза, но уж конечно Изабелла не хитрая... Какоеотвратительное слово!

– Не уверена, – сказала Тереза.

– Хитрая? Изабелла?!

– Разве хитрость – не самый первый и самый легкий способсамообороны? Разве она не присуща самым примитивным созданиям – заяц зарываетсяв снег, куропатка перепархивает через вереск, чтобы отвлечь вас от своегогнезда? Конечно, Хью, хитрость – основное... единственное оружие, к которому мыприбегаем, когда совершенно беззащитны и приперты к стене.

Она встала и направилась к двери. Роберт давно ускользнул изкомнаты и отправился спать. Уже взявшись за дверную ручку, Тереза вдруг опятьповернулась ко мне:

– По-моему, ты теперь можешь выбросить таблетки.

Тебе они больше не нужны, – сказала она.

– Тереза! – закричал я. – Ты знала?

– Конечно.

– Но тогда... – Я запнулся. – Почему ты сказала, что они мнебольше не нужны?

– Гм, а как ты считаешь? Нужны?

– Нет, ты права, – медленно ответил я. – Не нужны.

Завтра же я их выброшу.

– Я очень рада, Хью! Я часто боялась...

– Почему же ты не попыталась их отобрать? – спросил я, глядяна нее с нескрываемым любопытством.

Тереза ответила не сразу:

– Тебе с ними было спокойнее, не правда ли? Ты чувствовалсебя увереннее, зная, что у тебя всегда есть выход.

– Да. Для меня это имело очень большое значение.

– В таком случае почему ты спрашиваешь? Ты же не настолькоглуп, чтобы задавать подобный вопрос.

Я засмеялся.

– Ты права, Тереза! Завтра они будут в канализационнойтрубе. Обещаю!

– Значит, ты наконец возвращаешься к жизни... Ты сновахочешь жить.

– Да. Пожалуй, так! – сказал я, сам удивляясь своим словам.– Не могу понять почему, но это так. – Мне в самом деле захотелось проснутьсязавтра утром.

– У тебя появился интерес. Любопытно, в чем причина этогоинтереса? Жизнь в Сент-Лу? Изабелла Чартерис? Или Джон Гэбриэл?

– Уж конечно не Джон Гэбриэл! – воскликнул я.

– Я в этом не уверена. Что-то есть в этом человеке.

– Похоже, изрядная доля сексапильности! Мне не нравятся людитакого типа. И я не переношу откровенных приспособленцев. Да он и бабушкуродную продаст, если ему будет выгодно!

– Меня бы это не удивило.

– Ему нельзя верить ни на йоту!

– Да, уж он не из тех, кто вызывает доверие.

– Гэбриэл – хвастун! – продолжал я. – Он открыто занимаетсясаморекламой и использует для этого других.

Неужели ты серьезно думаешь, что этот человек способен хотьна один бескорыстный поступок?!

– Такое может случиться, – задумчиво произнесла Тереза, – ноподобный поступок его и погубит.

Через несколько дней мне вспомнилось это замечание Терезы.

Следующим волнующим событием местного масштаба былопраздничное мероприятие, организованное «Женским институтом».

Оно должно было проводиться, как и все подобные мероприятия,в Длинном Амбаре Полнорт-хауса. Как я понял, Длинный Амбар былдостопримечательностью Сент-Лу. Энтузиасты и любители старины буквальнопожирали его глазами; его измеряли, фотографировали; о нем писали. В Сент-ЛуДлинный Амбар считался почти общественным достоянием, и обитатели графствачрезвычайно им гордились.

За два дня до мероприятия наблюдалась усиленная активность;организаторы празднества то и дело сновали взад-вперед.

Я, к счастью, был изолирован от основного дамского потока,но Тереза, желая меня развлечь, время от времени рекомендовала моему вниманиюособо интересные экземпляры. Так как она знала, что я симпатизирую Милли Барт,то Милли стала частой посетительницей моей гостиной, и мы вместе выполнялиразнообразные задания, надписывали пригласительные билеты и склеивали украшениядля зала.

Как раз в то время, когда мы были заняты подобной работой, яи услышал историю жизни Милли Барт. Ведь по откровенно грубому определениюДжона Гэбриэла, мое существование оправдано лишь в качестве некоего приемногоустройства, постоянно готового выслушать всех желающих. Не способный ни на чтодругое, на это я все еще годился.

Милли Барт говорила со мной без тени смущения – так журчитпро себя лесной ручеек, – причем большей частью о майоре Гэбриэле, ничуть нескрывая собственного преклонения перед героем.