– Но Гэбриэл жаждет выиграть на выборах! – напомнил я.

– Успех и счастье – два совершенно разных понятия, заметилаТереза. И я не верю, что они совместимы.

Утром, в день проведения праздничного мероприятия, пришелКарслейк и стал изливать свои тревоги и страхи.

– Пустые слухи, конечно! Я знаю миссис Барт всю мою жизнь –ее воспитали в строгости и все такое. Очень славная и милая женщина. Но вы жезнаете, люди могут всякое подумать!

Я знал, что может подумать – и подумала его жена.

По-видимому, это и был критерий, по которому Карслейк судило других людях. Он ходил взад-вперед по комнате, раздраженно потирая нос ирассуждая вслух:

– Гэбриэл – добродушный парень, и он был к ней добр. Но ондействовал легкомысленно. А во время выборов нельзя позволять себе бытьлегкомысленным.

– Вы хотите сказать, нельзя быть добрым?

– Вот именно, вот именно! Гэбриэл был слишком добр... и добрна публике! Он был с ней в кафе «Рыжая кошка». Это нехорошо выглядит. Зачембыло пить с ней там кофе?

– А почему бы и нет?

Мой вопрос Карслейк проигнорировал.

– В это время все наши старые кошки приходят туда на чашкукофе. Потом он как-то утром довольно долго ходил с ней по городу... нес еесумку с покупками.

– Это самое малое, что мог бы сделать джентльмен от партииконсерваторов, – пробормотал я.

Карслейк опять оставил мое замечание без внимания.

– И еще он как-то раз подвез ее на своей машине, – продолжалКарслейк. – Это было на ферме Спрэга. Довольно далеко. Все выглядело так, будтоони вместе ездили на пикник.

– В конце концов теперь тысяча девятьсот сорок пятый год, ане тысяча восемьсот сорок пятый, – напомнил я.

– С тех пор тут мало что изменилось, – сказал Карслейк. – Яведь не имею в виду новые бунгало, толпу художников и всех иже с ними – эти-товполне современные. О нравственности, морали и говорить не приходится... Но онивсе равно проголосуют за лейбористов, а мы должны побеспокоиться насчетсолидной, респектабельной части города. Гэбриэлу непременно следует бытьосмотрительнее.

Через полчаса после его ухода ко мне ворвался Гэбриэл. Он былвне себя от ярости. Карслейк сделал ему тактичное внушение, приведшее кобычному результату всех своевременных тактичных замечаний.

– Карслейк – старая баба, набитая грязными сплетнями! –кипятился Гэбриэл. – Знаете, что он имел наглость мне сказать?!

– Да, мне уже все известно. Между прочим, в это время яобычно отдыхаю. И не принимаю посетителей.

– Ерунда! Отдых вам ни к чему, вы и так постоянно отдыхаете.Вы обязаны меня выслушать! Должен же я, черт побери, выпустить пар! К тому же,как я вам уже говорил, это единственное, на что вы годитесь, так что извольтебыть любезным и терпеть, когда людям захочется услышать звук собственногоголоса!

– Я хорошо помню, как мило вы мне сказали об этом.

– Сказал, потому что хотел задеть за живое.

– Я так и понял.

– Может, это прозвучало несколько грубо, но, в конце концов,нельзя же быть таким тонкокожим и чувствительным!

– Собственно говоря, ваши слова заставили меня встряхнуться.Я был окутан таким вниманием, предупредительностью и тактичной заботой, чтовыслушать неприкрытую правду стало просто облегчением!

– Теперь вы говорите дело! – заявил Гэбриэл и вернулся ксобственным чувствам и резонам.

– Я что, не могу в общественном месте предложить беднойженщине чашку кофе без того, чтобы меня не заподозрили в безнравственности?! –бушевал он. – Почему я должен считаться с тем, что подумают люди, у которыхвместо мозгов сточная канава?

– Гм! Вы ведь хотите стать членом парламента, не так ли? –спросил я.

– Я им буду!

– Точка зрения Карслейка такова, что вы им не станете, еслибудете и дальше публично демонстрировать свои дружеские отношения с миссисБарт.

– Какие все-таки люди свиньи! – воскликнул Гэбриэл.

– О, да-да!

– Как будто политика не самое грязное дело на свете!

– Опять-таки не могу не согласиться!

– Перестаньте ухмыляться, Норрис! Черт побери, сегодня выменя раздражаете! И если вы думаете, будто между мной и миссис Барт естьчто-нибудь недозволенное, вы ошибаетесь! Мне ее просто жаль – вот и все! Я ниразу не сказал ей ничего такого, что не могли бы при желании слышать и ее муж,и все члены Наблюдательного комитета[12]

Сент-Лу. О Господи! Подумать только, как приходится себясдерживать во всем, что касается женщин! А я люблю женщин!

Гэбриэл был глубоко уязвлен, хотя ситуация имела комическуюсторону.

– Эта женщина ужасно несчастна, – продолжал он совершенносерьезно. Вы не знаете, даже представить себе не можете, что ей приходитсятерпеть. Какая она мужественная и преданная. Она даже не жалуется. Говорит,что, наверное, и сама каким-то образом частично виновата. Хотел бы я добратьсядо этого Барта. Он же настоящая скотина! Я бы его так отделал, что и роднаямать не узнала!

– Ради всего святого! – Я в самом деле встревожился. – Гдеваше благоразумие, Гэбриэл?! Публичная ссора с Бартом сведет на нет ваши шансыпобедить на выборах.

Гэбриэл засмеялся.

– Кто знает? Может, оно стоит того! Я вам скажу... – Онвдруг запнулся.

Я повернул голову, пытаясь понять, что прервало этотсловесный поток. Из сада в дом вошла Изабелла. Она поздоровалась с нами обоимии сказала, что Тереза попросила ее помочь подготовить Длинный Амбар к вечеру.

– Надеюсь, мисс Чартерно, вы почтите нас своим присутствием?произнес Гэбриэл, совершенно не идущим ему, льстивым, нарочито оживленнымтоном: присутствие Изабеллы неизменно действовало на него наихудшим образом.

– Да. Мы всегда приходим на такие вечера, – спокойноответила Изабелла и отправилась на поиски Терезы. Как только она вышла, Гэбриэлвзорвался:

– Какая любезность со стороны принцессы! Какаяснисходительность! Как мило, что она готова пообщаться с простыми людьми!Уверяю вас, Норрис, что Милли Барт стоит дюжины таких чопорных девиц, как этаИзабелла Чартерис. Изабелла Чартерно! Да кто она такая, в конце концов?!