На пороге ратуши, уже взявшись за ручку двери, он остановился. Хорошая ли это вообще затея? Он специально пришел к матери на работу, потому что знал: дома разговор затянется надолго и точно закончится скандалом. А здесь у нее наверняка не будет времени его отчитывать, так что есть шанс, что дело решится быстро.

Возле приемной на втором этаже никого не было, и он, постучавшись, вошел. Беатрис сидела в глубине комнаты за своим столом, перебирая бумаги. Подняла голову, увидела сына… Эрик ждал, что она обрадуется его возвращению, как в прошлый раз, и удивился, наткнувшись на спокойный, непроницаемый взгляд. Словно какая-то разительная перемена произошла в ней с последней встречи и она что-то для себя решила — явно не в его пользу.

— Здравствуй. Что случилось? — Тон спокойный, ровный. — Присаживайся.

Она жестом указала на стул напротив. Эрик сел, чувствуя себя как на экзамене, к которому плохо готовился — и знал об этом. Помолчал немного, потом все же выговорил, глядя в сторону:

— Мне нужны деньги. Срочно. Двадцать золотых хотя бы, но лучше двадцать пять.

Беатрис отложила бумаги, внимательно на него посмотрела, и спросила как будто с удивлением:

— А что с теми, которые у тебя были?

— Как что? Закончились. Два года прошло же…

— Хорошо, — вдруг согласилась сеньора, взяла другую папку из стопки на столе, раскрыла ее. — У нас как раз есть несколько рабочих мест…

— Ты не поняла. — Он обещал себе говорить спокойно, но уже начинал злиться. Опять ее уловка, ну конечно. — Мне нужны деньги, а не работа. Это срочно.

— Тогда ничем не могу помочь. — Беатрис захлопнула папку, взглянула на часы на столе. — Позови, пожалуйста, Тину и Марка, если они уже пришли. Они следующие.

Эрик даже растерялся от такой быстрой развязки, но решил не сдаваться.

— Как ничем? Разве мне не полагается… какая-то помощь, пособие по безработице?

— Ты можешь претендовать на пособие. Но для этого мне придется подать бумагу в городской совет, в которой объяснить, почему ты не можешь выполнять хоть какую-нибудь работу. И почему я буду платить тебе из денег города, так же как кормящим матерям, покалеченным защитникам и осиротевшим детям. Что я могу там написать, скажи, пожалуйста?

— Должны быть другие варианты…

Беатрис вздохнула, откинулась на спинку кресла. Покачала головой:

— В том-то и беда, мой хороший, — ты уверен, что все тебе что-то должны. Но, по-моему, этот долг ты уже получил, и даже больше. Ты хотел забрать свою часть наследства отца — я тебе ее отдала. Хотел уйти жить во внешний мир — я тебя отпустила и сказала, что ты всегда можешь вернуться. Пока я здесь, здесь твой дом, где у тебя всегда будет еда и крыша над головой, что бы ты ни сделал и что бы с тобой ни случилось. Все это по-прежнему в силе. Если тебе нужна работа или другая помощь, я помогу тебе и, разумеется, выделю средства на поиски сокровища — тебе и Асте. Но нянчить тебя, Эрик, я уже не могу. Извини.

Эрик молчал, не глядя на нее. Он уже жалел, что пришел, и злился на себя за это. И на мать тоже — не столько за отказ, сколько за нравоучения.

Беатрис тем временем вновь сменила тон на деловой:

— Кстати… На днях у реки начнут собирать столы и павильоны для праздника солнцестояния. Насколько помню, там еще нужны помощники. Сходи туда, поинтересуйся.

— Меня не возьмут. Я понятия не имею, как тут все строят, с этими летающими штуками.

— Ну, ты же архитектор, как-нибудь разберешься. Я в тебя верю, ты способный, — искренне приободрила сеньора. — А еще, между прочим, если помнишь, — мужчины у нас получают надбавку за то, что состоят в резерве обороны. Причем с начала обучения, а не службы.

— То есть ты хочешь, чтобы я дрался с этими фанатиками?

— Драться не обязательно. Это резерв, можно нести вахту пару раз в месяц, есть и другие задачи.

Эрик совсем помрачнел.

— Я даже военную школу не окончил, только первый уровень. И мы оба знаем почему, да?

Об этом говорить он не собирался, просто так вышло. И необдуманные слова попали в цель. Беатрис побледнела, сжала зубы, как от сильной боли, но тут же справилась с собой.

— Но… тебе же уже лучше? Ты сказал, что приступов больше нет?

Сейчас самое время уйти — до того, как она начнет расспрашивать.

— Да, лучше. — Эрик поднялся. — Ладно, извини, что занял твое драгоценное время. Сам разберусь.

Пошел к дверям, но мать окликнула его, и он нехотя обернулся. Осанка все та же — прямая, строгая, как и голос, — но в глазах почти мольба. И желание спорить почему-то исчезло.

— Если вдруг совсем ничего не найдешь до конца недели, приходи ко мне, — сказала она осторожно, будто боясь что-то разрушить. — Посмотрим, какие еще есть возможности. Ладно?

Эрик кивнул, прямо-таки выскочил за дверь и со второго этажа бежал к выходу — так хотелось поскорее убраться. По дороге он встретил пожилую супружескую чету — Марка и Тину, которые как раз поднимались по лестнице. Чуть не сбив их и даже не извинившись, Эрик перепрыгнул последние несколько ступенек и оказался в холле. Там на него уставились со стен портреты почетных граждан — строгими, беспристрастными взглядами.

— Собирай палатки, ты же архитектор! — крикнул Эрик портрету Франка Майера, изобретателя парящих домов. И, не дожидаясь ответа, выскочил на крыльцо. Тяжелая дверь ударилась с таким грохотом, что над лестницей закачались вазоны с цветами.

На втором этаже Беатрис стояла у окна и смотрела вслед сыну, зажав рот ладонью и стараясь, чтобы слезы не хлынули из глаз. Потом она глубоко вздохнула, вернулась за рабочий стол и вскоре уже встречала посетителей приветливой улыбкой:

— Марк, Тина, проходите… Я думала о вашем проекте целое утро. У меня хорошие новости — мы сможем выделить средства для детской фермы.[5] Школьники будут в восторге…

* * *

Остаток дня Эрик слонялся по городу, стараясь не подходить слишком близко к реке — вдруг она еще что-нибудь придумает. А под вечер, так и не найдя лучшего решения, поплелся к военной школе. Он был почти уверен, что его не возьмут и даже в глубине души надеялся на это, но так будет хотя бы одним вариантом меньше.

Школа представляла собой длинное одноэтажное здание — спортзал — и примыкающую к нему площадку для тренировок на открытом воздухе. В общей программе, которую проходили все мужчины (и около половины женщин), много внимания уделялось универсальным навыкам — общей физической подготовке и отработке реакции. Так как огнестрельное оружие в этой части мира не работало, упор делали на техниках ближнего боя и самозащиты: врукопашную, с коротким клинком и подручными средствами — палкой, цепью, куском ткани вроде покрывала… Последний курс и экзамен по нему считались самыми интересными — здесь учили импровизировать и драться практически чем угодно.