Подготовка защитников начиналась на более высоких уровнях, куда допускали после всех испытаний. Будущим бойцам предстояло научиться управлять энергией, обращаться с главным оружием — кризантой, которую прежде нужно добыть и настроить под себя. Их ждали теория обороны, стратегические игры и многое другое. И ничего из этого не вызывало у Эрика не то что восторга, а хоть какого-нибудь интереса, — но работа, он считал, и не обязана его вызывать. Разве что очень повезет.

Постояв пару секунд у порога, он решительно толкнул дверь и ступил внутрь. Вечерние занятия как раз закончились. Большинство ребят уже разошлись, и в дальнем конце зала Лин беседовал с несколькими оставшимися, давая им какие-то инструкции. Понаблюдав немного, Эрик подошел поближе:

— Можно тебя на пару слов?

Ребята прекратили разговор и все разом на него посмотрели. Рослые, крепкие, в линялых футболках, потемневших от пота. Эрику стало не по себе. Но Лин ничего, подошел. Взгляд у него в этот раз был спокойный — в работе личным конфликтам не место. Что ж…

— Ты возьмешь меня в резерв обороны? В обучение?

Лин сначала удивился, потом пожал плечами:

— Если твоя мать прикажет, то возьму.

— А если я попрошу?

Ответом были недоверчивая усмешка и даже какой-то проблеск любопытства.

— С чего это вдруг ты решил стать героем?

— Ну… Я просто подумал… — Мотивационную речь Эрик не подготовил — ждал быстрого отказа, так что пришлось что-то сочинять. — Поиски — это как бы опасное дело… Так что было бы неплохо уметь, э-э-э… некоторые вещи.

Но Лин уже разгадал его хитрость.

— Слушай, — сказал он. — Если ты думаешь, что это просто хорошие деньги, статус защитника и никакой работы, — поищи что-нибудь другое. Потому что иначе ты не только сам по башке получишь, но и подставишь других, а этого я не допущу.

Последние слова задели Эрика.

— Я могу за себя постоять, ладно? Я не ущербный, только потому что… как все привыкли думать. Если только мы плавать не будем…

— Можешь не плавать, — великодушно согласился Лин. — Но дело даже не в здоровье — с ним ты как раз потянешь, если я все правильно помню. Просто тут не веселая компания и не клуб по интересам. Тут порядок, дисциплина, субординация. Уважение друг к другу, понимаешь? А у тебя с этим плохо.

Тогда Эрик решил, что терять уже нечего, и сказал:

— Да, возможно, ты прав. Возможно, это совсем не для меня — я сам всегда так думал. Но сейчас это мой единственный шанс хоть как-то выжить — по средствам и вообще, потому что я понятия не имею, чем все это кончится. Поэтому хочу попробовать. Не получится — можешь меня вышвырнуть в любое время, без обид, и я больше не буду тебя беспокоить.

Лин задумался — прямолинейность ответа его явно озадачила, а потом как будто вспомнил что-то важное.

— У тебя вроде сейчас других дел хватает… Ты говорил с моим дедом? Он обещал поискать что-то по первой подсказке.

— Говорил. Он думает, что обитель золотых дел мастера — это может быть город Пфорцхайм. Он тут недалеко, и там как раз много ювелиров — говорят, что даже нодийского происхождения. Но раньше Литы я туда не поеду.

— Почему?

— Потому что мне надо сначала потушить свою задницу, которая горит, а потом спасать мир, — усмехнулся Эрик. — Но если это не причина, то мы хотим сходить в музей ювелирного искусства и там поговорить с людьми, а он на ремонте до конца июня.

— Мы?

— Да. Аста поедет со мной.

Лин вздохнул, как будто потеряв последнюю надежду.

— Этого еще не хватало… — И вдруг согласился. — Ладно. Ты принят.

Эрик сначала даже не поверил:

— Серьезно?

— Серьезней не бывает. Завтра в семь утра на пробежку, вечером в зал без пятнадцати шесть. Тетрадь по теории возьмешь у ребят, я по ней спрошу. А, да, чуть не забыл. Ведро и швабра за дверью в коридоре.

— Это еще зачем? — нахмурился Эрик, чувствуя подвох.

— Как зачем? Чтобы полы мыть. Таков порядок — новички убирают зал, сегодня твоя очередь. Еще вопросы есть?

— Есть. Почему в нашем волшебном городе никто не придумал что-то получше, чем тряпку в ведре полоскать?

— Потому что иначе мы бы давно вымерли от лени. Но вообще я не силен в философии, лучше тебе с дедом поговорить… когда пол помоешь. И окна закрыть не забудь. До завтра, смотри не проспи.

Он ушел, за ним потянулись и остальные ребята. Эрик постоял еще немного среди опустевшего зала, в медных лучах вечернего солнца, потом взял ведро и поплелся в подвал за водой.

В Арнэльме было некое подобие телефонной связи, но телефоны стояли далеко не во всех домах, и пользовались ими редко — в самых срочных случаях. Зато популярны были записки. Лист складывали особым образом, запечатывали клеем или сургучом и отправляли без конверта, бросая при этом монетку для оплаты в специальную коробку у почтового ящика. Или передавали с кем-то из знакомых (в таком случае принято было дать какое-то вознаграждение, иначе любопытные цверги, гномы из местного фольклора, могли украсть записку или даже почтальона).

Обо всем этом Аста уже знала, но удивилась, когда вечером после работы Тео передал ей записку. Все-таки есть в этом обычае что-то очень волнующее.

«Привет, Звездочка! — прочитала она на листке сероватой бумаги. — Надеюсь, новая работа тебе нравится, но человеку необходимо еще и свободное время. Зайди ко мне вечером в мастерскую, у меня кое-что для тебя есть».

Подпись — закрученная S, похожая на ус виноградной лозы. И почерк такой же сложный, со всякими черточками и завитушками. Аста долго разглядывала записку, сидя вечером под лампой за кухонным столом. Конечно, это от Свена. Но что он там придумал?

В университете был курс каллиграфии, на который она с удовольствием ходила и даже сдала проект на отлично. Преподаватель, элегантная дама в возрасте, страстно увлеченная своим делом, немного коснулась и графологии — возможностей определить характер по почерку. Она говорила: сложный витиеватый почерк может указывать на то, что его обладатель любит внимание, охотно демонстрирует свои достижения, а иногда может и немного их приукрасить. Но также она заметила: не стоит судить человека только по почерку.

И теперь Аста гадала: что Свен за человек? Неужели такой же сложный, как и его почерк? Или всего лишь пытается произвести впечатление?

Она ругала себя за то, что слишком много думает о какой-то записке, но весь вечер не выпускала ее из рук. На тонкой бумаге остались пятна сажи, и пахло от нее металлом и дымом. Разве сравнятся записки с сообщением в чате…

— Свен — художник, — сказал Тео, которому она показала записку после долгих колебаний. — Он весь в своей работе. Ему важна форма точно так же, как и содержание, ведь он работает с формой, когда создает свои изделия — из пыли, из обломков породы. И еще он хорошо рисует, хотя и не признает за собой таланта. Поэтому и почерк такой, он со школы так пишет. А ты уже что надумала?