Новая судьба. Но Ваша борьба останется с вами. Удачи, Шолом!

Он кивнул и улыбнулся.

Соня постучала в дверь, вызывая урядника, и вдруг резко развернулась к Шолому, и достала из своей сумки мешок с едой:

– Чуть не забыла! Это вам! Гостинцы!

Она подбежала к Шолому и нежно поцеловала его в щеку, обдав его ароматом каких-то, как показалось ему, сказочных духов.

Дверь открылась. И она исчезла за ней. Лязгнул замок. Лишь пакет с едой и запах её духов доказывали, что это не был сон.

Соня всунула уряднику червонец в руку и сказала:

– Я очень на вас надеюсь. Остальное после дела.

Усач довольно спрятал деньги в кармане брюк и ответил:

– Сделаем в лучшем виде, Софья Самуиловна! Не извольте беспокоиться!

Сон оказался вещим…

После побега Шолома переодели, дали денег на дорогу и хотели было переправить через границу, но Шолом отказался покинуть поле битвы. Он осел в городке Волочиске близ границы с Австро-Венгрией.

Шолом был не из пугливых и под старым псевдонимом Набат начал в городе нелегальную революционную работу. Он начал координировать распространение газет и листовок, оружия и денег между Волочиском, расположенном в Российской империи, и Подволочиском, находящимся в Австро-Венгрии.

У местного еврея Йоселя Винокура Шолом устроился на работу часовщиком. Йосел многократно пытался отговорить молодого и горячего парня от революционной деятельности, но все без толку. Вскоре Шолом организовал забастовку местных рабочих магазина тканей. И как это было в его родной Балте, в Волочиске Шолома снова сдали жандармам свои же евреи!

Шолом был снова брошен за решетку и просидел несколько месяцев в Волочиске. Затем его перевели в тюрьму Проскурова, а оттуда назад – в тюрьму его родной Балты. На этот раз ему грозила многолетняя ссылка в Сибирь. В ожидании приговора Шолом лежал на нарах и смотрел на бьющуюся в решетчатое стекло камеры муху. Неожиданно дверь отворилась, и охранявший его Микола гаркнул:

– Шварцбурд! Встать! К тебе посетительница!

Шолом вскочил на ноги. К нему снова вошла Соня!

Она еле улыбнулась и едко произнесла вместо приветствия:

– Какой же Вы все-таки непослушный и упрямый человек!

Шолом виновато усмехнулся.

– Я помогу Вам в последний раз! Запомните это! Еще раз не уедите за границу, и Вы сядете! И получите лет десять каторги! И погибните там от чахотки, тифа, проказы или Б-г весть еще чего!

Соня нахмурила свое лицо.

– Не хмурьтесь, Соня!!! Пожалуйста! Вы так прекрасны! Вы настоящая еврейская воительница! Как Двора, Эстер и Юдифь[78]!

Соня рассмеялась и взяла Шолома за руку. Он ощутил её теплые, нежные, ухоженные ладони в своих грубых и грязных руках.

– Вы очень… Очень дороги мне, Шолом! Это Вы герой!!! Я так… Так хочу Вам добра! Прошу Вас, спасите себя на этот раз! Ради меня! И ради Вашего папы!!! Я снова передала охранникам деньги. После нового года Вам снова откроют дверь! И Мендел снова Вам поможет! Поклянитесь мне!!!

Шолом поклялся.

Вскоре его выпустили и переправили через границу. В январе 1906 года Шолом впервые в жизни оказался в Австро-Венгрии, в Черновцах, сердце Буковины.

Сцена 13

«Что это за Австро-Венгрия такая?! Так испоганили наш идиш, что вроде бы и похоже отдаленно на идиш, но ведь совершенно же не идиш[79]! Все перевернуто, перекручено… А произношение? Гавкающее, лающее, жесткое!» – думал Шолом, слыша режущую речь австрийских полицейских, чиновников, служащих.

Шолом шел оформлять австрийские документы. Ему помогал в этом студент Шая, с которым он недавно познакомился.

Когда подошла его очередь, он вошел вместе с Шаей в маленький, но уютный кабинет. С портрета на него угрюмо глядел император. Лысоватый, с темными, жесткими усами, одетый в мундир, застегнутый на все пуговицы, перед ним за большим столом сидел чиновник.

– Ваше имя? – холодно спросил усатый представитель закона, листая папку с документами Шолома.

– Шолом, – ответил Шолом.

– Что это за имя такое?!

Чиновник покраснел от злобы. Но вмешался робкий и интеллигентный Шая.

– Господин чиновник, его зовут Самуил. Он просто еще плохо знает немецкий язык. Но прилежно учит. И поэтому его произношение хромает.

– Это уже лучше, – процедил чиновник, не поднимая голову от бумаг. А затем спросил Шолома:

– Ваша фамилия?

– Шварцбурд, – ответил Шолом.

Австриец поднял голову и встал из-за стола.

– Что? Шварцбурд? Такой фамилии не существует! Быть может, Вы хотели сказать, что Ваша фамилия Шварцбард?

– Пусть будет Шварцбард, – обреченно произнес Шолом и опустил голову.

Вскоре он получил австрийское удостоверение личности на имя Самуила Шварцбарда. Всю жизнь он был Шоломом Шварцбурдом, а стал Самуилом Шварцбардом… Типичная еврейская история…

Знакомые привели Шолома на интервью. Часовщики были в цене. Хитрый, бритый немец, сидевший в мягком кожаном кресле, хозяин фирмы часов, прищурился и спросил Шолома:

– Кто Вы?

– Я родился и вырос в России…

– Почему же Вы уехали из России?

– Я политический эмигрант.

Немец вскочил на ноги и заорал:

– Что? Что?! Политический? Вы революционер?! Нет! Нет, я не нуждаюсь в таких работниках!

Шолом прожил год в Черновцах. Он то работал часовщиком, то чернорабочим, а то и просто нанимался на самые простые и даже нелепые работы. Причиной столь частых перемен в рабочих местах была в его излишне открытом характере и в попытках мобилизовать местных рабочих на забастовки.

Затем Шолом переехал в столицу Галиции, в Лемберг. Там он так и не нашел работы по своей профессии и совмещал активную революционную деятельность с мелкими и случайными заработками.

Зимой он даже чистил снег состоятельным домовладельцам, чтобы как-то выжить. Лемберг не очень понравился Шолому, и он решил переехать в венгерскую часть империи. Он перебрался в хасидский город Кашау, а оттуда летом 1907 года уехал в Будапешт.

Именно в Будапеште судьба свела Шолома с человеком, который радикально поменял его взгляды. Человека этого звали Дaвид Хаскин, и благодаря ему Шолом перешел из своей веры эсера[80] в анархистскую. После долгих и жарких споров об истине Шолом объявил Кропоткина своим новым духовным Ребе.

– Теперь он мой Баал-Шем-Тов![81] – воскликнул он.

Шолом отложил в сторону учение Маркса и принялся штудировать Бакунина, Стирнера, Тукера, Толстого и Кропоткина.

Там же, в Будапеште, Хаскин ввел Шолома в круг анархистов, и он сразу стал пылким членом анархического движения. Шолом начал добровольно раздавать запрещенную газету «Процветание для всех», отказываясь брать за это партийные деньги. Его всегда отличала кристальная честность и неподкупность. Идея для него была превыше всего на свете.

А зарабатывал Шолом на жизнь себе сам. При нем всегда был чемоданчик с инструментами для починки часов и пачка анархической литературы. Так он путешествовал по Австро-Венгрии, меняя города и пейзажи.

– Многие люди любят путешествовать на поезде! Как пишет Шолом-Алейхем, путешествовать поездом одно удовольствие! Богачи едут, известно дело, первым классом! Средние люди – вторым классом! А простой люд, рабочие, крестьяне, обычные евреи – третьим классом! Зато можно поговорить! Сколько собеседников вокруг!

А некоторые любят верхом! На