лошади или в карете! А кто и на автомобиле! Иные уже начали летать на аэроплане! А я, как простой хазарский кочевник, топаю ногами… У хазар тоже ведь были богатые конные всадники и бедные, безлошадные, типа меня…

Так Шолом веселил своих друзей и ходил из города в город. Он наслаждался прекрасными видами лугов и полей и заглядывался на чарующую красотой архитектуру городов. Стоило ему куда-то прийти и объявить о том, что он часовой мастер, как сразу появлялись клиенты. Он зарабатывал деньги и передавал молодым людям газеты. А вечером он сидел в местном кабачке и ужинал жареной рыбой с пивом. И хотя кошерность для него уже была не так важна, он все равно старался есть рыбу, а не «их трефное мясо»[82]. Привычка брала свое.

Но в городах Венгрии Шолому стало скучно без хорошей еврейской компании, и он перебрался в Вену. В столице он нашел компанию, но не нашел работу. Часовщиков здесь было полно и своих. И уже в феврале 1908 года он переехал в Моравию, где устроился на работу на фабрику часов Gollerstopper. Там он работал вплоть до июня 1908 года, а затем решил снова попытать счастья в Вене.

На улице Augarten Strasse 40/26 он снимал койку. Шолом часто заходил в Библиотеку иммигрантов, расположенную на Hannover Strasse. Там он мог дискутировать и говорить с другими выходцами из России. Кого тут только не было! Сюда приходили и русские моряки, как их называли тогда, потемкинцы. Бывали здесь и бундовцы, и коммунисты, и эсеры, и анархисты. Здесь он находил пищу для души. И спорил, доказывал, парировал и сыпал цитатами.

Летом работы у Шолома почти не было, и он начал искать работу через местную еврейскую организацию, которая помогала ему найти хоть какие-то заработки.

В июне 1908 года Шолом решил покинуть Вену, и, продав все свои скромные пожитки, с двумя своими приятелями-анархистами ушел из столицы империи пешком. Ребята брели в сторону Тироля. Так они прошли почти сорок километров, пока не вошли в городок Неленгбах. Голодные и измученные долгим пешим броском (а денег у них не было никаких), они заметили вывеску «Королевское имперское ночное убежище для туристов». Еле державшиеся на ногах путники подумали, что это бесплатная ночлежка для бедных. Они вошли в гостиницу и переночевали там. Утром, однако, с них потребовали плату, и девятнадцатилетние революционеры были арестованы, как не заплатившие за постой малолетние путешественники. В Австро-Венгрии совершеннолетие наступало в 20 лет.

Шесть недель горемыки провели в местной тюрьме. Условия в тюрьме были жуткие. Вши, голод и болезни. Они чуть не умерли в этом аду, пока какой-то арестант не надоумил их связаться с кем-то, кто их знает, чтобы внести залог. Шолому удалось передать весточку друзьям-анархистам в Будапешт, и те, послушав главу будапештской ячейки, Рудольфа Гроссмана, выкупили бедолаг.

В августе Шолом вышел из тюрьмы и решил опять вернуться в Вену, чтобы вернуть партии деньги, отданные за его освобождение. Он пытался найти работу, но заработка не было, а долго быть перед кем-то в долгу он не любил.

17 августа 1908 года Шолом одиноко сидел в пивной, когда к нему подошел его знакомый товарищ, сорокалетний латыш Янис Жаклис, известный также под псевдонимами Петр Пятаков и Петя-маляр.

– Ну что, Шолом, грустишь? – спросил его Янис по-русски, пыхтя папиросой.

– Так как же не грустить? Я должен денег ребятам из нашей ячейки за освобождение из тюрьмы…

– Гроссману?

– Ему самому.

– Ну, и в чем проблема-то? Нет денег? Если их нет, то их надо забрать у буржуев. Экспроприировать! На такое дело можно!

– Я таким ещё не занимался.

– Боишься?!

И Янис, революционер со стажем, за плечами которого были многочисленные ограбления и убийства, мерзко усмехнулся.

Шолом вскипел и согласился пойти на дело.

В девять часов вечера Шолом и Янис вошли в винный бар Passecker, расположенный на Зибенштернштрассе. Они заказали себе выпить, а пока Янис расплачивался, Шолом спрятался в глубине бара, для того чтобы остаться в нем на ночь и ограбить кассу. Когда, наконец, бар закрыли, Шолом с помощью фонаря и инструментов, которые ему дал Янис, сломал кассу и вытащил оттуда 143 кроны. Янис ждал его снаружи. Через маленькое отверстие в стене Шолом передал Янису деньги, и тот ушел с ними. А Шолом уйти уже не смог. Двери были железные, а на всех окнах, включая туалетные, стояли прочные решетки. Выхода не было. Шолом решил остаться в баре до утра, а затем выйти вместе с другими посетителями. Но утром его арестовала полиция. Так, ровно через две недели после освобождения из тюрьмы, горе-экспроприатор снова в ней оказался.

Усатый австрийский полицейский жестко допрашивал Шолома.

– Фамилия!

– Вайсбергер! – Шолом назвал девичью фамилию своей покойной мамы.

– Откуда ты родом?

– Из Коломыи, Галиции. Живу там с родителями.

После проверки выяснилось, что Шолом наврал полицейским. Его поколотили и продолжили допрос заново. На этот раз ему пришлось рассказать больше правды, хотя Яниса он так и не выдал до конца.

– Фамилия?! – грозно спросил его капитан венской полиции Отто Шмидт.

– Шварцбард.

– Имя?

И тут Шолома осенила мысль. И он решил дать не свое имя, а имя своего невинного, никогда не имевшего проблем с полицией брата, Самуила.

– Самуил.

– Год рождения?

Шолом решил играть роль своего никогда не имевшего проблем с полицией младшего брата до конца, и уверенно назвал год рождения брата.

– 1888-й.

– Подданство?

– Российская империя.

– Город рождения?

– Балта.

– Фамилия и имена родителей?

– Отец Ицхок Шварцбард. Мать умерла. Eё звали Хая Шварцбард. Девичья фамилия мамы Вайсбергер.

– Ага. Приписали себе в начале мамину девичью фамилию, господин Шварцбард? Думали провести венскую полицию? Наивный человек! Мы о вас все узнаем. Я направляю рапорт о подтверждении этих данных в российскую полицию. Получим о вас все данные. Если выяснится, что у вас ранее не было проблем с законом, то вы будете иметь снисхождение в суде. А если же станет известно, что вы преступник со стажем, то будете строго наказаны.

Полицейский закончил писать, аккуратно закрыл бронзовые, сделанные в виде морских ракушек чернильницы, убрал в сторону ручку и, смахнув какие-то видимые лишь ему одному мельчайшие крошки с его идеально чистого стола, сказал:

– Арестованный Самуил Шварцбард, Ваше дело будет рассмотрено со всей тщательностью. Пока же Вы будете препровождены назад, в тюремную камеру предварительного заключения, где вы пребывали до сего времени. Если выяснится, что вы и сейчас нам наврали, то вам несдобровать.

Отто Шмидт встал из-за стола, поправил мундир, снял с носа пенсне и аккуратно убрал его в кожаный футляр, лежавший на столе. Он печально посмотрел на бородатого и неопрятного Шолома, неодобрительно покачал головой и зычно крикнул:

– Шульц! Уведите арестованного Шварцбарда.

Долгие недели Шолом сидел в венской тюрьме, ожидая своей участи. Из развлечений была только