топки горящие поленья и бросил их в снег. Туда же, шипя, полетела крышка чугунного чана.

— Мозги как у курицы, — констатировал он, укоризненно глядя на Снеженику.

Дед Данила заглянул в баню и присвистнул.

— А ну-кась, — он сунул в руки девкам по ведру, — бегом за водой на речку! Ты что же в чан воды не налила?! — обернулся он к Снеженике.

— Я налила! — отчаянно возразила она. — То есть снега насыпала! Вы что, не знаете, что снег — тоже вода?

— Вы что, не знаете, что снег тоже вода? — передразнил ее дед Данила. — А ты знаешь, сколь ее, этой воды, там останется, когда он растает? С гулькин нос плюс трезорова какашка! Давным-давно уж выпарилась вся! Охо-хо, — причитал он, оглядывая почерневшие стенки чана, который чадил темным угаром, — ить лишь бы кладка не треснула!

— Треснула… — оглядев печь, заключил Димитрий. — Топку летом перекладывать придется…

Он пригнулся, изучая дверь.

— Щепа в разъем попала, — наконец доложил он деду Даниле, демонстрируя расплющенную щепку. Повертел ее в руке и забросил на полати. Сама бы не открыла…

Раскрасневшиеся девчата, кряхтя, притащили воду.

— Лей! — скомандовал дед Данила. Чан зашипел раненым ужом, утонув в клубах пара. — Ить сколько дров-то извела, — почесал он в затылке.

Димитрий подождал, пока чан перестанет шипеть, поднапряг стальные мышцы и выволок его из бани.

* * *

Снеженика часто хлюпала носом, размазывая по лицу слезы обиды, сажу, сопли и слюни. А обида была такая, что конца и краю не видать. Видит бог, она старалась! Но не ее вина, что коровы не доятся, пироги не пекутся, баня не топится, а мужики не соблазняются.

Она вздохнула с подвыванием, глотая слезы. Руки замерзли и саднили, а проклятущий чан даже не собирался очищаться. И сколько не драй его щеткой с песком, ничуть чище не становится. Да тут и мощное средство от гари вряд ли справится!

Девчата, видя ее отчаяние, уселись помогать, да и дед Данила, пожалев непутевую гостью, поспешил разбавить пустой слезоразлив светскими сплетнями.

— Днесь в лавку к купцу Михайлову ходил, — усаживаясь на пенек, деловито заявил он. — Говорит, начальство к нам едет! Из самой Москвы! Сам царь-батюшка в нашу дыру сваво поверенного шлет земскую управу блюсти. К нам, да в Сосновку, что на другом берегу. Народ поговаривает, что не абы кто, а особа дворянского роду: то ли князей Наглоруких, то ли Долгомышкиных отпрыск, ага… А можа, и тех и других за раз. Нечасто к нам такие гости приезжают.

Дед Данила раскидал бадиком головешки и ненадолго замолчал, предлагая проникнуться новостью, но Снеженике было глубоко чихать и на князей Наглоруких, и на Долгомышкиных, и на купца Михайлова с его лавкой. В голове вертелась обида на Димитрия, перед которым она снова опозорилась, а в сердце иглой засела тоска, какой с ней в Москве никогда не бывало. Тоска по Вадиму, по его заботе, по беспечной жизни под его крылом… И по какому поводу она сейчас ревела — уже попробуй разберись.

— Я слыхала, молодой и неженатый, — заговорщицки шепнула на ухо Ульянка. — Федоська, говорят, наряды достает, завтра на празднике краше всех будет.

— Каком празднике? — хлюпнула носом Снеженика. Что ни говори — слезами делу не поможешь. Нужно брать себя в руки и бороться до последнего!

— Дык воскресная ярмарка, да гуляния перед Крещением! — оживился дед Данила. — Скоморохи приедут с театрой, музыканты. Шутка ли дело, сам князь Долгомышкин в гости ожидается!

Снеженика сдунула с лица выбившуюся прядь:

— А Федоська — это та, которую он сватал? — она мотнула головой в сторону соседской избы и злорадно усмехнулась.

— Ага, — кивнула Дуняшка. — Бабы судачат, мол, этого князя к рукам приберет, своего не упустит…

— Упустит! — зло выплюнула Снеженика. Накопленные обиды тяжелым грузом лежали на душе, мешали дышать. Она и сама объяснить не могла, откуда взялась эта мстительная уверенность, но было бы совсем не плохо сбросить этот негатив на бедовую головушку Федоськи!

— Так ты пойдешь? — с надеждой заглянула ей в лицо Ульянка.

— Конечно, пойду! — подозрительно многообещающе выдала Снеженика. — Готовьте лучшие наряды. Душа требует праздника!

* * *

Пока чистили чан, пока воду с реки носили, пока она лежала пластом на топчане, в полной уверенности, что больше никогда не сможет встать, наступили глубокие сумерки. Снеженика отправилась в баню последней. После нее — только соседи, Кондрат уже два раза приходил и торопил, опасаясь, что упадет градус. Какой именно — не уточнял, но по его виду было очевидно — сам он упадет гораздо раньше.

Снеженика лениво плескалась в тазу, обдумывая планы мести Федоське. Почему именно ее она выбрала козлом отпущения, было не ясно, но отчего-то становилось легче при мысли, что ей можно досадить.

Свеча на подоконнике затрепетала и погасла. Снеженика подошла к оконцу, чтобы зажечь ее заново. Взгляд упал на улицу. Димитрий в ожидании своей очереди вышел на крыльцо и взял лопату.

Коварные мыслишки столпились в голове и махом переключились на другой объект. Упертый дуб — так просто не возьмешь. Пора прибегнуть к тяжелой артиллерии. Пусть немножко нечестно, зато быстро и действенно. Снеженика мстительно усмехнулась.

Правильно говорят — шальная мысль, пришедшая спонтанно, чаще всего оказывается дельной. И тут главное — не думать, чтобы не начать сомневаться.

Дальше Снеженика действовала молниеносно. Быстро отыскав заветную щепу, она запихнула ее под дверь и покрепче ее захлопнула. Потом набрала воды и плеснула ее прямо в дверцу топки, отчего в воздух взвились клубы пара и золы, а затем, подхватив увесистый камень, прицельно пульнула им в окно.

Осколки брызнули на снег, из разбитого оконца повалили белые клубы.

— Помогите! — истошно завопила она в разбитое окно. — Спасите, ох, батюшки, задыхаюсь! — она «зашлась кашлем» и аккуратно высунулась посмотреть.

Сработало! Димитрий бросил лопату и поспешил к бане.

— Опять? — бросил он в разбитое оконце.

— Ох, дверь эта, чтоб ее! Сменить давно пора. Умира-а-ю! — она картинно хватанула ртом воздух.

— Щас, я щас… — засуетился Димитрий, подхватывая топор.

Он одним рывком сорвал крючок в предбаннике и дернул на себя обитую войлоком дверь. Ни фига, она не поддалась ни на дюйм. Димитрий дернул еще, и Снеженика заволновалась. А что, если не осилит? Куда она там запихнула эту треклятую щепу?

— Помогите! — уже по-настоящему испугавшись, заорала она и забарабанила по двери изнутри.

Димитрий ловко подцепил дверь лезвием топора, приподнял. Топорище затрещало, но дверь поддалась, и он резким рывком дернул ее на себя. Клубы белого пара выползли в предбанник, окутывая густым туманом его фигуру, а из них, как Афродита из пены,