не забывает заряжать телефон. Замечает входящие звонки от женщины: не от Эстер, не от Джой и тем более не от Мэри Морэй. Замечает его поздние поездки на машине – всегда в одном и том же направлении, всегда в одном и том же бессознательном состоянии. Замечает чувство вины, искажающее лицо Айзека всякий раз, когда он возвращается домой после бог знает где проведенной ночи. Именно поэтому, стоит Айзеку ступить за порог, яйцо превращается то ли в Шэгги, то ли в Вэлму[48] и часами расследует самую большую тайну из всех ему известных: тайну Айзека Эдди и вечно запертой двери на верхнем этаже его дома. Именно поэтому яйцо хочет выучить язык Айзека: чтобы задать два важных вопроса, над которыми оно размышляет с самого своего непредвиденного прибытия в это странное, пугающее место.

– Где ты пропадаешь, Айзек? – спросит яйцо, как только освоит нужные слова. – И что именно ты так тщательно скрываешь?

Часть вторая. Скорлупа

Шесть

Айзек Эдди постепенно оправляется. Он пробуждается ото сна, как соседский сад, который за месяц – с того самого утра, когда в его дверь постучала взволнованная Анна, – успел обрасти сначала нарциссами, а потом и колокольчиками. Он исцеляется, не отставая от своей правой руки, которая уже вылупилась из гипса, почти не ноет и покладисто выполняет упражнения для запястья и пальцев, полученные Айзеком от кого-то в какой-то больнице. Черт знает, где именно. Он преображается вслед за собственным домом, подвергшимся в последние недели тщательной и беспощадной уборке согласно списку, который теперь верховодит всей жизнью Айзека. Айзек Эдди постепенно оправляется – и все благодаря этому списку. Который, в свою очередь, появился у него благодаря доктору Аббасс. Упоминая, что список дел помог бы немного структурировать его будни, она вряд ли ожидала от Айзека того рвения, с которым он последовал ее совету. Но в разогнавшихся схемах еще недавно поломанного робота по имени Айзек тут же заискрила новая гипотеза. Если он сосредоточится на списке дел, все остальное исчезнет, как талый снег по весне. Если он продолжит двигаться вперед, он перестанет утопать в прошлом. Если он починит свой мир, он, вероятно, сможет починить и себя.

Первые пункты были вычеркнуты из списка уже на следующее утро после первого сеанса психотерапии. Тогда яйцо все еще было «яйцом» и начинало верещать всякий раз, стоило Айзеку включить пылесос. Первой задачей он обозначил наведение порядка на кухне: в числе прочего ему предстояло оттереть с пола красное вино и вычистить из недавно образовавшегося в стене кратера собственную кровь. Устранив добрую половину бардака, Айзек отправился в гостиную и принялся рыться в ящике под телевизором в поисках фломастера, стараясь не обращать внимания на старые брелки и резинки Мэри. Он полностью сосредоточился на текущей задаче – на списке. Разжившись фломастером, он вырвал листок из принадлежавшего Мэри блокнота и прилепил его на холодильник вместо потерявшего актуальность списка покупок. По-прежнему стараясь держать свои мысли подальше от Мэри, он задумчиво побарабанил маркером по подбородку.

«Не сдавайся, – подбадривал он себя. – И не смотри назад».

Он написал список из тринадцати задач и тут же вычеркнул первое. Убрать кухню.

Потом пришел черед холодильника. Он и так не мог похвастаться богатыми запасами, но Айзек на пару с яйцом выскребли его дочиста, милосердно избавив от чудом уцелевших сморщенных лаймов и заплесневелого чеснока. Уже на следующей неделе Айзек начал заполнять пустующие полки продуктами, добытыми в пробных набегах на супермаркет. Он даже решился выбраться подальше, в «Джон Льюис»[49], откуда вернулся с новеньким блестящим тостером и двумя плоскими тарелками. В прежние времена Айзек и Мэри делали целое событие из приготовления очередного необычного блюда: банку[50] с тилапией или букатини аматричана[51]. Айзек был искусным шеф-поваром, а Мэри – совершенно бесталанным, но полным энтузиазма су-шефом. Пару месяцев назад его любовь к кулинарным экспериментам исчезла без следа. Эмоционального багажа не тащили за собой разве что тосты с фасолью – ими-то Айзек и яйцо и питались. Завтраки в постель быстро стали традиционными: каждое утро, ровно в девять часов, существо появлялось в дверях спальни Айзека с очередным подобием еды. Оно с фантазией издевалось над печеной фасолью, воплощая кошмарный сон даже самого неискушенного гурмана. Айзек повидал и холодные бобы в старом ботинке, и тосты на фасоли (быстро превращавшиеся в фасоль на подушке), и бобы, измельченные с хлебом в блендере. Яйцо четко знало, что приносить нужно две порции: большую для Айзека и поменьше – для себя. Оно запрыгивало на кровать и пристально следило, чтобы он съел все до последнего гадкого кусочка. Мэри любила делать тосты с яйцами пашот. А вот существо ни разу не предприняло попытку сварганить что-нибудь из яиц. Возможно, для него это было подобно каннибализму. Выбросив в мусорное ведро банку скисшего соуса чатни из зеленых помидоров, Айзек захлопнул дверцу холодильника и вдруг осознал, что яйцо никогда не посещает уборную. Если только оно не устроило ее в каком-нибудь ящике или чемодане, до которого еще не дотянулась очищающая длань генеральной уборки.

Эта мысль заставила Айзека содрогнуться, но не помешала ему с удовлетворением зачеркнуть следующий пункт: Вычистить холодильник.

Ворох писем у входной двери давно нуждался в сортировке. Айзек знал, кого привлечь к этому делу, особенно после триумфальной победы их союзных войск над содержимым холодильника. Яйцо успело зарекомендовать себя верным соратником. Они были как Марио и Луиджи[52]. Как Бэтмен и Робин[53]. Как Санта и копошащийся в сугробе из писем и счетов рождественский эльф. Как только они вышли в коридор, Эгг[54] зашлепал плоскими желтыми ножками по деревянному полу, будто продирался сквозь тундру на снегоступах. Сгрудившиеся под их ногами конверты безжалостно напоминали Айзеку о существовании того мира, которому не нашлось места в его списке. В почтовом сугробе валялись и открытки с соболезнованиями от друзей, с которыми он до сих пор не желал видеться, и билеты на постановку «Глобуса», в которые никогда уже не будет вписана дата, и какое-то официальное письмо, которое могло оказаться письменным предупреждением от Эстер Морэй. Айзек бросил взгляд через дверной проем на жестяную коробку из-под печенья, все еще покоящуюся на каминной полке, – и принялся избавляться от почты. Он предпочел не распечатывать конверты. Просто отдавал один за одним яйцу – оно справлялось не хуже и безотходнее измельчителя в кабинете Мэри.

Ням-ням-ням. Время от