– Дверь заперта, – оправдывается он перед сестрой.

Конечно, он врет. А даже если бы не врал – кто в здравом уме станет держать наверху ключи от входной двери? Тем не менее он спешит наверх, прочь от двери, проносится по лестничной площадке и ныряет в спальню. Эгг все еще сидит в постели. Эгг ждал его возвращения. Эгг не сводит с Айзека круглых глаз и, кажется, хочет познакомиться с их незваным гостем.

– Тебе нужно спрятаться, – тихо шипит Айзек.

Эгг моргает раз, другой. Затем поднимает раскиданные по кровати руки и набрасывает себе на голову пуховое одеяло.

– Нет. – Айзек нервно потирает лоб. – Прячься.

Сейчас Эгг напоминает шишку, вырастающую на голове негодяя из какого-нибудь мультика «Луни Тюнз» после меткого удара молотком. Его даже можно было бы принять за каким-то образом очутившуюся посреди кровати подушку или скомканную пижаму, если бы не торчащие из-под одеяла, тянущиеся по ковру плоскими, безжизненными пожарными шлангами руки. Айзека Эгг, кажется, не слышит.

– Эгг, – едва ли не кричит он сквозь стиснутые зубы. – Эгг.

Несмотря на все старания Айзека, Эгг как вкопанный сидит на кровати. Айзек подходит и срывает одеяло с постели. Теперь на ней остается только Эгг – его глаза широко распахнуты, он едва заметно дрожит и старается вжаться в матрас.

– Тебе нужно спрятаться, – повторяет Айзек.

– Лябаба? – слабым голосом уточняет Эгг. Он думает, что на них снова напали.

– Да, спрятаться, – подтверждает Айзек, но никакой попытки подняться Эгг по-прежнему не предпринимает. – Сейчас же!

Наконец до Эгга доходит. Ну, или он просто теряет равновесие. Он начинает раскачиваться на своих маленьких желтых ножках – и валится на матрас. Айзек закусывает губу, наблюдая, как Эгг барахтается на спине, будто перевернутая черепаха. И вдруг Эгг делает нечто поразительное. Сначала он закрывает глаза – и его лицо снова превращается в самый обыкновенный желток посреди белка. Затем он начинает перекатываться с одной стороны кровати на другую, словно пытается раскачать лодку. Он оказывается на самом краю матраса лицом вниз, подминая под себя одну руку, а вторую перекидывая за спину. Потом он катится на другую сторону постели, потом обратно. Руки постепенно обматываются вокруг его тела. Наконец Эгг скатывается с кровати и с писком плюхается на пол – от его желткового лица не осталось и следа. Поскрипывая намотанными до упора шлангами рук, Эгг останавливается на полу у ног Айзека. Он все еще немного дрожит. Желтые пальцы, один за одним, с ритмичным бульканьем утопают в меху у самого основания его тела.

чпок-чпок-чпок чпок-чпок-чпок

И вот Эгг снова становится белоснежным яйцом. Некоторое время он по инерции покачивается, лежа в ногах Айзека, и наконец замирает. Айзек впечатлен. Он наклоняется, поднимает яйцо, переворачивает его, перекладывает из одной руки в другую. Оно не тяжелее мяча для регби и кажется таким же безжизненным. Сейчас Эгг – то есть яйцо – выглядит почти как в тот день, когда Айзек нашел его в лесу, только на этот раз он не настолько холодный и мокрый. После всего, через что они с тех пор прошли, Айзеку трудно поверить, что это бесцветное яйцо у него в руках и есть его единственный друг.

Из прихожей доносится какой-то шум. Джой не стала его дожидаться и вошла сама. Она окликает его по имени. Айзек начинает в панике метаться по комнате в поисках места, куда можно было бы спрятать яйцо. Его взгляд падает на шкаф. Он распахивает дверцы и водружает яйцо прямо на кучу купальных костюмов, шлепанцев и практически не ношенных солнечных очков. Усадив его в это импровизированное гнездо, Айзек разглаживает местами всклокоченную шерсть существа. Эгга все еще бьет дрожь, и Айзек чувствует себя виноватым из-за того, что приходится оставлять его в темноте.

– Сиди здесь, – самым тихим шепотом, на который только способен, напутствует он яйцо. – Не выходи, пока я не отсигналю тебе, что все чисто.

После этих слов он закрывает шкаф, кладет одеяло обратно на кровать, взбивает подушки и раздвигает шторы. Мгновение спустя Айзек появляется на лестничной площадке, стараясь выглядеть настолько нормальным, насколько может. С верхней ступени он замечает Джой, которая ждет его внизу.

– Дверь не была заперта, – сообщает она.

Айзек сглатывает и начинает спускаться, стараясь не смотреть ей в глаза. Джой выглядит так, будто изо всех сил старается разозлиться на старшего брата, но способна разве что слегка нахмурить брови. В последний раз Айзек виделся с ней в тот день, когда сломал руку. Она оглядывает его с ног до головы: его скрюченную правую руку, его шаманскую бороду и все прочие признаки того, что поживает он не так хорошо, как пишет в своих сообщениях. Ее нижняя губа начинает дрожать. Она разражается слезами, хватает Айзека и прижимает его к себе. Айзеку кажется, что даже если он не переломится пополам в этих сокрушительных объятиях, то уж точно отскочит от ее внушительного живота. На каком она месяце? Сколько он пропустил?

– От тебя воняет, – жалуется она, не разжимая объятий.

Неудивительно. Айзек не помнит, когда в последний раз принимал душ, не говоря уже о том, чтобы помнить, когда в последний раз справлялся о ребенке. Прежде чем он успевает задать вопрос или хотя бы ответить, Джой протискивается мимо него и направляется на кухню, будто боится, что Айзек вывернется, вытолкнет ее за дверь и на этот раз запрется. Он и правда обдумывал этот вариант. Покосившись на лестничную площадку, Айзек принюхивается к своим подмышкам и морщится. Поднимая взгляд, он видит, что Джой наблюдает за ним. Айзек прислоняется спиной к входной двери. Все его тело будто сковано цепями, каждый мускул напряжен до предела в попытке придать хозяину подобие здорового вида. Джой утирает глаза наманикюренным пальцем и ждет от Айзека хоть какой-нибудь реакции.

– А тебя разнесло, – выдает он.

Не лучшее начало. Возможно, он все-таки робот. Джой вскидывает одну бровь, смотрит на свой выпирающий живот и снова переводит взгляд на Айзека.

– Вот уж спасибо, – отвечает она. – Зато тебя не разнесло. Тощий как щепка.

Правда? Айзек опускает глаза вниз – на свое привычное брюшко – и с удивлением обнаруживает, что оно пропало. Раньше он думал, что ест слишком мало овощей и поэтому поправляется. Но, вероятно, два тоста с фасолью в день не дотягивают до энергетической нормы взрослого мужчины, страдающего бессонницей. Не поднимая взгляда, он начинает рассматривать свою одежду – этого ему не приходилось делать с тех пор, как он в последний