Каркун, увидев, что Коловрат наконец пришел в себя, поспешил сказать то, что давно хотел:

– Эх, любо ты этих нехристей порубал. Это ж видано, один – да на десять поганых, как снопы их – раз-раз. Только видать было, как мечи сверкают да головы безбожные летят…

– Какие головы? Десять? Что ты мелешь? – поморщился Евпатий. Память была полна черного дыма, который все не хотел рассеиваться. Лада осторожно обняла его сзади за могучие плечи:

– Ничего, ничего. Память вернется. Это все недуг твой – силу дает, но рассудок отнимает. Тебе лежать сейчас надобно, сил набираться. Сейчас я отвару тебе дам целебного, лихоманку враз снимает.

Она вытащила из-за пазухи небольшой мех со снадобьем и, зубами выдернув пробку, протянула Евпатию.

Пока Коловрат задумчиво прихлебывал еще теплое от женского тела питье, мучительно пытаясь поймать ускользающие воспоминания, Ратмир поравнялся с санями и негромко обратился к воину:

– Тебя, Евпатий Львович, народ рязанский воеводой избрал. Все как один решили – Евпатий Неистовый будешь зваться и рязанцев на Батыя ты поведешь. А поперек ни единого голоса не было.

Евпатий, в сердцах, с такой силой вернул Ладе мех, что немного отвара выплеснулось в сани.

– Разве могу я воеводой быть?! Федора я не уберег, Рязань не уберег, войска черниговского в помощь добыть не сумел! Недостоин я рать за собой вести!

Дружинники, что ехали недалече, приблизились к саням, прислушиваясь с интересом. Вокруг Евпатия уже собралась небольшая толпа, внимавшая их разговору. Ратмир покачал головой и отвечал с рассудительностью старшего:

– Кабы ты с княжичем поехал в Батыеву западню, враз бы голову сложил, друга любезного защищая. И Рязань бы ты и со всей своей удалью спасти не мог, все одно – погиб бы зазря. Видать, Господь тебя нарочно в Чернигове задержал, послав на тебя огневицу с видениями, чтобы было кому теперь нас возглавить и на тьму поганую ратью повести.

– Даже если бы так, все одно, мне недуг мой не позволит войском командовать. Хорош я буду воевода, если меня в любой день падучая разбить может.

Коловрат с досадой потрогал шрам на затылке и замолчал, глядя в темнеющее небо. Лада, взяв его за огрубевшую от ратного дела ладонь, заглянула в ясные, наполненные болью глаза неистового воина и заговорила с ним сочувственно:

– Это не недуг у тебя, Евпатий, а дар Божий – исполняясь яростью, ты, как меч Его карающий, разишь супостатов и врагов всех крещеных людей. Просто дар этот, как любой дар от Господа, – настоящий, с мукой и страданием связан. А по-иному и быть не может.

Коловрат взглянул на девушку по-новому, с большим чувством, загорающимся у него внутри, испытывая волю в груди и силу в членах. Он откинул медвежью шкуру и встал в санях, дружинники с ропотом окружили его, ожидая, что молвить будет новый воевода. Евпатий обвел их взглядом пылающих очей и спросил громогласно:

– Зачем вы хотите идти за мной?! Для того ли, чтобы жизнь свою спасти?!

В войске раздались недовольный шум и возгласы. Витязь извлек меч из ножен и поднял его высоко, чтобы всякий в его отряде увидел.

– Или же хотите совершить возмездие над врагом и испить чашу смертную, голову за други своя сложив?! Убивать супостата, живота не щадя, до последнего вздоха!

Дружным ревом ответили воины, потрясая обгорелыми хоругвями, восклицая:

– Веди нас на смерть, Коловрат! Веди нас к славной битве, Неистовый, за Господа нашего!

Жутко выглядели рязанцы в тот миг – окровавленные и обожженные, с оружием, зазубренным в отчаянной битве, со щитами в торчащих обломках стрел, они словно уже прошли через смерть и больше не боялись ее.

Внезапно Евпатий увидал что-то впереди отряда. Там, вдалеке, где речушка впадала в широкую Оку, среди черных развалин сожженной деревни, плясали багровые огоньки. Воевода подозвал к себе Ратмира и спросил:

– Ты всегда среди дружинников первым соколом слыл, скажи, что, не замутили тебе годы ясных глаз? Разглядишь, что за огни? И сколько их?

Старый дружинник только хмыкнул в ответ и, приподнявшись на стременах, вгляделся в сгущающийся сумрак. Какое-то время он щурил глаза, потом повернулся к Коловрату и, с трудом сдерживая волнение, ответил:

– Конница поганых, около сотни. Видать, грабили псы, от войска отстали.

Евпатий обвел взглядом свое разномастное войско и сказал с решимостью и яростью в голосе:

– Ну что, вот и первый раз настал, когда можем кровью безбожников месть свою утолить! Сегодня день святой – Рождество Христово, самый день вставать на борьбу против поганой силы! Воины земли Рязанской, кто со мной пойдет на бой с нечестивыми?!

Крик сотен глоток был ему ответом. Воевода вскочил на подведенного ему коня и принялся набирать себе отряд для атаки.

Афанасий Нездила осадил лохматого степного коня и тревожно прислушался. Показалось ему, что со стороны Рязани ветер донес боевой клич, грозный и безжалостный. А может, это просто сосны скрипят от ветра на берегах Оки? Неспокойно толмачу. Неудобно сидит новый халат из дорогого шелка, давит палец золотой перстень с яхонтом – подарок хана. Он нетерпеливо огляделся по сторонам. Сотня, которой теперь командовал Нездила, легкие всадники-кипчаки родом из половецких степей, не интересовалась ничем, кроме грабежа. Вот и сейчас они рассеялись по развалинам деревни в поисках прикопанных кладов и забытых в спешке ценных вещей. Среди обгорелых срубов слышались возня, азартные возгласы и брань. Бывший толмач в досаде плюнул на снег. А ведь Субудай в награду за предательство обещал дать ему под командование десять тысяч всадников! И что он получил? Сотню трусливых псов, которые и слушать не хотят его приказы!

Невдалеке раздались радостные возгласы, степняки взломали чудом уцелевший амбар и обнаружили в нем, кроме прочего, большую корчагу хмельного меда и теперь черпали плошками сладкий напиток, пачкая руки и жидкие бороды. Непривычные к хмелю кочевники разбрелись по деревне, хохоча и бранясь. Старые воины пытались урезонить молодых, напоминая, что пророк запретил им пить вино, но их уже никто не слушал. Нездила глядел на всю эту кутерьму, скрипя зубами от гнева, пока терпение его, наконец, не лопнуло:

– Эй вы! Довольно! Нам нужно спешить, войско Бату-хана ушло уже далеко!

Крикнул он по-кипчакски. Один из половцев, увлеченно обшаривавший замерзший труп крестьянина, прервал свое занятие и недовольно обернулся на нового командира:

– Э! Урус, охолони! Кипчак там-сям ищет, урус зарывал клад богатый, серебро, золото. Кипчак знает. Когда находи клад – тогда Бату-хан догоняй.

– Ах вы собаки! Вам бы только брюхо свое ненасытное набивать! – Нездила в гневе наотмашь стеганул степняка нагайкой.

– Я ваш сотник! Я приказываю – живо садитесь на коней и выступаем!

Половцы, недовольно ворча, обступили Афанасия, но приказ выполнять не торопились. Один из десятников, строгий старик в зеленой чалме, погрозил ему скрюченным пальцем: