– Не знаю. Все зависит от террористов. Но я бы не хотелоказаться на месте профессора Бренера. Вы волнуетесь за вашего бывшего соседа?

– Разумеется, волнуюсь. У меня остались о нем самые добрыевоспоминания. Мы не виделись двадцать лет, но столько всего связано,практически все детство…

Деннис ничего не ответил. Он сидел так, что на его лицопадала тень пальмы. Алиса опять чувствовала его странный, напряженный взгляд.Это было неприятно. Она встала.

– Вот теперь я действительно замерзла. И глаза, закрываются.Спокойной ночи, Деннис. Спасибо за коньяк.

Торжественное собрание партии «Русская победа» проходило впомещении Дома культуры имени Александра Матросова, на окраине Москвы.

Актовый зал был украшен алыми знаменами со свастикой.Раскоряченный четырехлапый паук, жирный, черный, обведенный тонкой кровавойрамкой по контуру, в белом круге, красовался на огромном алом транспаранте надсценой, на рукавах аккуратной, с иголочки, униформы членов партии, на блестящихпартийных значках, приколотых к груди.

Черные гимнастерки, туго перетянутые портупеей, черныебереты, лихо надвинутые на бровь, начищенного зеркального блеска сапоги,строгие прямые юбки у женщин, казачьи галифе у мужчин.

Основную массу, полторы сотни униформистов, оставляли юношии девушки от пятнадцати до двадцати двух лет. Чистые ясные лица, строгиепрически. u "каких косметических излишеств у девушек, никаких хвостиков исерег у молодых людей. Сдержанные голоса здоровые белозубые улыбки. Ни одногонецензурного слова в гуле общих разговоров.

Они нравились самим себе в этой форме, на этом серьезном,взрослом мероприятии. Они были причастны к важному, таинственному делу – кспасению отечества и всей планеты от дурной, не правильной крови, от ошибокразвития земли и цивилизации, от оплошностей самого господа бога. Оничувствовали себя людьми будущего, элитой, на плечах которой взойдет новое,здоровое, чистокровное человечество.

Что бы они ни делали, они были правы изначально, потому чтоу них правильная, чистая кровь. Приятно чувствовать себя человеком, правильнымво всех отношениях. Молодые сильные русские арийцы. Последняя надежда нации.

Красивую толпу несколько портили люди среднего и пожилоговозраста. Сочувствующие. Неопрятные, нечесаные тетки в перекрученных колготках.Дядьки с небрежно закрашенной сединой. Представители простого обиженногонарода.

Вечная каста народных мстителей, городские сумасшедшие сразными формами параноидального бреда и истерической психопатии. В спокойныевремена они тешат свое безумие склоками в очередях и в общественном транспорте,доносами на соседей, оглушительными, с летящей слюной, воплями на детей водворе. Но нет благотворней стихии для них, чем смута государственного масштаба.Они оживляются необычайно, они бодры и полны юношеского задора, они с восторгомвливаются в ряды всяких экстремистских партий, суть коих – все тот жепараноидальный, слюнявый, завистливый бес разрушения.

Толпа дисциплинированно рассаживалась. В первых рядахмолодые униформисты. Сочувствующие – сзади. В проходах между рядами и у дверей– вооруженная охрана в черной форме. Настоящие пистолеты в кобурах. Финки вножнах. Широко расставленные ноги в сверкающих сапогах. На рукавах свастика.Бритые затылки. Внимательные взгляды исподлобья.

Наконец ударил гонг. На сцену, в президиум, поднялосьнесколько человек. Мужчины средних лет с суровыми лицами. В одном можно былоузнать изрядно располневшего, известного когда-то киноактера, в другом –писателя, автора пары книжонок про мировой жидомасонский заговор. Был ещедепутат Думы от фракции коммунистов, рядом – отставной полковник ВВС, за ним –колдун-экстрасенс, не слезавший с телеэкрана в конце восьмидесятых. Замыкалшествие широкоплечий плейбой по имени Гарик, который прошлым вечером так неудачнопоиграл в бильярд с кавказским авторитетом Азаматом Мирзоевым.

Все, кроме актера и экстрасенса, были одеты в чернуюуниформу. Почетный караул по бокам сцены, у знамен со свастикой, отборные,самые красивые девочки и мальчики вытянулись по струнке. Зал поднялся. Двесотни рук вскинулись в фашистском приветствии.

В радиорубке что-то затрещало, из динамиков шарахнулбравурный немецкий марш времен Второй мировой в исполнении духового оркестра.

Русские люди, сомкнемся рядами за чистоту нашей крови святой!Звездная свастика реет над нами, нашей победы орел золотой!

Плейбой Гарик, он же Авангард Цитрус, слушал, стоя на сценевместе с прочими членами почетного президиума, как хор в две сотни голосов поетгимн, сочиненный им. Авангардом Цитрусом, на музыку нацистского маршапятнадцать лет назад, после долгой унылой пьянки и болезненной гомосексуальнойлюбви, в заплеванном, провонявшем окурками и мочой, крошечном номере дешевойгостиницы в Бронксе. Он снимал ту поганую комнатенку за триста долларов в месяцвместе со своим черным жирным любовником Джимми.

Если бы тогда, в грязном, пьяном, нищем восемьдесят третьемгоду, кто-нибудь показал ему, безымянному поэту, несчастному эмигранту изРоссии, кадры вот такого красивого светлого будущего, он бы решил, это глюки,похмельные галлюцинации. Ничего ого не было и быть не могло. Он дурачился,сочиняя на музыку нацистского марша идиотские стишки.

Из волшебной гармонии хора иногда выбивался неприятнымвизгом какой-нибудь особенно взволнованный женский голос.

Цитрус оглядывал лица в зале. Молодые, чистые, здоровыелица. Старые пердуны и пердуньи не в счет. Можно проскользнуть глазами. Они –досадное бесплатное приложение. Орут громко, продают газеты, ни копейки нетребуя за свой труд, работают на благо партии, во имя светлогонационал-патриотического будущего. Они готовы разбить любую телекамеру,перегрызть глотку любому дотошному, наглому журналисту. Они не боятся милиции исмело вступают в перепалки с официальными властями. Им нет цены надемонстрациях. Им, сумасшедшим, все можно. Их не жаль сдавать и терять. Однакосмотреть противно…

Последние аккорды гимна угасли.

Вступительное приветствие произнес отставной полковник. Онговорил кратко, скупо, не слишком эмоционально. Он брал не ораторскимискусством, а загадочной мрачностью. Его стихией была не трибуна, а стрельбище,полигон. Он руководил военной подготовкой боевиков.

Цитрус, скучая под чужие речи, продолжал оглядывать лица взале, повернулся направо, встретился взглядом с ярко-голубыми большими глазамипятнадцатилетней Маруси Устиновой. Девочка стояла на сцене в почетном карауле ине отрываясь глядела на Цитруса.

Наконец ему предоставили слово. Он не спеша поднялся натрибуну, сдержанно поклонился залу, потом с улыбкой потряс сплетенными надголовой руками.