– Если бы ты слышал, как он орал на меня… матом… Я думала,убьет на месте. А главное, заявление уже написал. Из дома выгоняет.

– Поживешь у меня.

– Нет, – она судорожно всхлипнула и высморкалась в бумажныйплаточек, – он не успокоится. Только деньгами ему можно пасть заткнуть, большеничем. Ты достал деньги, Гарик?

– Деньги не проблема, – задумчиво произнес Цитрус, – носначала я все-таки должен с ним поговорить.

– Ты что?! – Маруська испуганно замотала головой. – Он тебяубьет! Он сумасшедший! Как только тебя увидит – сразу убьет! Он прямо так исказал: убью твоего старого кобеля, своими руками придушу.

– Ну, это вряд ли, – Цитрус усмехнулся через силу. Емусовсем не нравилось, что девчонка уже второй раз называет его «старым кобелем»,пусть даже цитируя своего злодея-папашку.

– Гарик, давай все сделаем, как мы решили. Я передам емуденьги, и он оставит нас в покое. Я хочу быть с тобой, я так тебя люблю… Нудавай заткнем ему пасть этими несчастными десятью тысячами и уедем куда-нибудь.Надоело мне все.

– Хорошо, – он решительно поднялся и поднял ее под локоток,– поехали.

– Куда? – она испуганно заморгала влажными от слезресницами.

– За деньгами.

– Что, прямо сейчас?

– Ну а когда же? Надо ведь покончить с этой проблемой. Такпочему не сейчас?

Коллеги по партии, охранники-боевики, провожали ихвнимательными, завистливыми взглядами. Все на них смотрели. Все завидовалитакой шикарной паре, такому мужественному, неотразимому Цитрусу. Или это емутолько казалось? Ну, покосился кое-кто, отметил мельком про себя, мол,сматывается опять Цитрус со своей красоткой. Не утерпел, уводит девочку подлокоток.

В гардеробе в огромном зеркале он с удовольствием окинулвзглядом себя, широкоплечего плейбоя, прямо с рекламы «Мальборо», и Марусю,длинноногую стрекозку, высокую, одного с ним роста, тоненькую, с блестящими отнедавних слез, широко распахнутыми голубыми глазами, с идеально правильнымчистым личиком. Черная партийная униформа удачно подчеркивала ее детскуюженственность, ее нежность, стройность, белизну кожи, золотой отДяв светлыхволос. Она тоже как будто сошла с рекламы, с глянца журнальных страниц или сподиума. На такую головку не берет со свастикой надевать, а корону королевыкрасоты.

Цитрус приободрился. Надо хорошо поторговаться, может,папашка заткнется и за три тысячи. Пятьсот у него с собой есть, еще тысячиполторы он снимет сейчас с карточки, потом в крайнем случае придется добавитьеще тысячу. Но не больше. Если ее папашка возьмет хоть что-то, дело можносчитать решенным. Никакого заявления он не потащит в прокуратуру. Грозитьбудет, шантажировать, но это уже детали. Главное, действовать решительно.

– У тебя что, прямо сейчас есть такие деньги? – спросилаМаруся, когда они уселись в его старую темно-синюю «Волгу» (он из принципа непокупал себе иномарку, правда, мотор в «Волге» был от японской «Тойоты»).

– Мы начнем с двух тысяч. А там, поглядим, – Цитрусулыбнулся, – может, твой бдительный папа на этом и успокоится.

– Нет, что ты, – Маруська закусила губу, – он сказал:десять, и торговаться с ним бесполезно.

– А мы попробуем, – Цитрус весело подмигнул, две тысячи –тоже сумма немаленькая. Во всяком случае, хороший повод для разговора.

– Гарик, подожди, ты что, собираешься с ним встретиться?

– Ну а как же? Должен я представиться своему будущемуродственнику? Должен или нет, а, Маруська?

– Ты зря веселишься! – Она довольно больно стукнула егокрепким кулачком по колену. – Я уже говорила, тебе ни в крем случае нельзяпоказываться ему на глаза. Он совсем озвереет. Мы ведь все уже решили, япередам ему деньги…

– Нет, Марусенька, деньги передам ему я. Познакомимсянаконец, поговорим спокойно, как мужик с мужиком. И вообще, это все не твоипроблемы.

– Я сказала – деньги передам сама. Это мой отец, и я егознаю лучше, – в голосе ее послышались неприятные визгливые нотки, – мы ужерешили, договорились.

– Ладно, не ори, Маруська. Я не люблю этого. – Он остановилмашину у гостиницы, в которой работал круглосуточный банкомат.

– Подожди, Гарик, в любом случае нужна сразу вся сумма, –сказала она уже вполне спокойно, – нет смысла ехать к нему с двумя тысячами.

Он ничего не ответил, вышел из машины. Ему надоело этозанудство. Если моралист-папашка и правда написал заявление, то уже завтра ономожет оказаться в прокуратуре. Надо заставить его сегодня взять деньги…

Когда Цитрус вернулся, Маруси в машине не было.

Утро было ясным, безветренным, удивительно теплым.

– Сегодня ты обязательно искупаешься, – заявил Максим,бросая пляжную сумку на лежак, – так нельзя, мамочка. Стоило ехать на море,чтобы сидеть на берегу с книжкой и ни разу не войти в воду.

Деннис исчез куда-то с самого утра. Максимка напрасно стучалв стеклянную дверь соседнего номера.

– Ну мало ли какие у него могут быть дела, – сказала Алиса.– Подожди, он обязательно появится, может, прямо на пляж придет. Он ведь знаетнаше обычное место.

– А ты случайно не разругалась с ним вчера вечером, когда яспал? спросил Максим, подозрительно щурясь.

– С чего ты взял? Почему я должна была с ним разругаться? Онвообще твой приятель, а не мой.

– Ну, мамочка, я знаю, как ты умеешь вежливо обидеть.

– Зачем? Зачем мне обижать твоего драгоценного Денниса? –пожала плечами Алиса.

Народу на пляже было много. Рядом заливалась смехом закарточной игрой компания молодых скандинавов. У мощной, двухметрового ростадевицы на мускулистой ляжке была огромная цветная татуировка, целый букетлилово-красных роз с зелеными листьями и шипами.

– Класс! – восхищенно присвистнул Максимка. – Ну, мам, тыкупаться идешь или как?

– Я, пожалуй, подожду. Пусть уж станет совсем тепло.

– Совсем тепло здесь станет только в марте. Ладно, мамочка,сиди, я пошел.

Он отлично плавал, хотя его никто не учил. Алиса неволновалась, когда он был в воде. Пологое дно, до глубины далеко, к тому жевода такая соленая, что сама держит. Изредка она поглядывала на море, находиласреди купающихся светлую стриженую голову сына и опять утыкалась в книгу.

Прошло минут десять. Она взглянула на часы и подумала, чтопора бы ему вылезать, вскинула глаза и вроде бы увидела, приготовилась отругатькак следует, что заплыл слишком далеко, однако, приглядевшись, обнаружила, чтоэто вовсе не Максим, а какой-то чужой мальчик его возраста.