– Мы должны что-то делать.

– И будем. Потому что я понял, как можно остановить убийц раз и навсегда.

– Как? – спросил Том.

– Всё сводится к следующему. Тот, кто придумал заговор, хочет убить Миэтту заодно с остальной королевской семьёй. Чтобы исполнилось проклятие де Моле. Всё это – лишь ради тамплиерских сокровищ. Вот так мы их и остановим. Тем способом, которому научил меня мастер Бенедикт.

Я вынул флорин, подаренный мне Марином. А вслед за ним достал лист со стихотворением.

– Мы лишим убийц цели. Потому что найдём сокровище первыми.

Среда,

18 ноября 1665 года

Час третий

Мы поднялись до рассвета – но не ради сокровищ. Том спал на своём недавно купленном тюфяке, но я растолкал его и заставил продрать глаза.

– Куда ты собрался? – спросил он.

– Смотреть, как встаёт король, – сказал я. – Филипп и Миэтта везут своих гостей в Лувр, и меня пригласили. Мы пойдём в спальню Людовика и будем наблюдать, как король просыпается и завтракает. Похоже, это очень большая честь.

Том заморгал.

– Да?

– Одевайся давай, – сказал я. – Мне нельзя опаздывать.

Том пробурчал несколько нелестных слов о французах. Я не стал с ним спорить.

Дворяне собрались в вестибюле Пале-Рояля – с десяток пар, разодетых в лучшие свои наряды. Они ожидали, беседуя между собой. Чуть поодаль стояли несколько леди без сопровождавших их мужчин – в том числе и Салли. Для поездки в Лувр она надела самое красивое платье из тех, что выдал ей лорд Эшкомб: потрясающая парча изумрудного цвета, которая словно бы сверкала в свете свечей. Её каштановые кудри, перевязанные лентой, заманчивым каскадом спадали на белое плечико. Я посматривал на Салли с другого конца комнаты, и мой взгляд то и дело задерживался на ней – выглядела она бесподобно.

Увы, вскоре пришлось отвлечься на то, что видеть совершенно не хотелось: к толпе присоединился граф Амио. Его сопровождала стройная дама с простоватым лицом – по всей видимости, его жена. Казалось, они повздорили. Женщина отвернулась, опустив голову; вид у неё был обескураженный и немного смущённый. Похоже, даже собственной супруге Пьер Амио нравился не больше, чем мне.

Я вздохнул. Было ясно, что нужно положить конец этой истории, но я слишком устал от неё, чтобы общаться с Амио прямо сейчас. Посему я попытался спрятаться за высоким мужчиной в парике, надеясь, что граф меня не заметит. Дело не выгорело. Оставив свою расстроенную жену в одиночестве, Амио подошёл ко мне.

– Двадцать луи, – заявил граф. – Столько вы мне должны за Маргариту.

Я раскрыл рот. Амио отнюдь не выглядел честным человеком, но цифра была настолько нелепой, что меня охватило бешенство. Двадцать луидоров? Это же больше двадцати фунтов! Змея – пусть даже и ядовитая – не могла столько стоить.

Усилием воли я подавил гнев.

«Веди себя непринуждённо, – мысленно проговорил я. – Нельзя устраивать очередной скандал, когда все на тебя пялятся».

А все пялились. И ожидали нового развлечения. Похоже, местные дворяне отлично знали этого человека.

Стиснув зубы, я ответил со всей возможной вежливостью:

– Буду рад обсудить вашу змею позже, граф.

Но нет, он собирался обсудить это сейчас.

– Вы мне запла́тите. Золотом. Или же обмен.

Я не понял его.

– Обмен?

– Животное за животное. У вас есть голубь. Платите мне двадцать луи или отдайте птицу.

Это было уж слишком.

– Троньте хоть пёрышко Бриджит – и я проткну вас насквозь!

Сверху донёсся чей-то раздражённый голос:

– Что тут за шум?

Все обернулись. По ступенькам спускался на удивление низкорослый мужчина с узким лицом и большими глазами, сверкающими из-под кудрявого чёрного парика. На парике сидела широкополая шляпа с перьями. Он был одет в соответствии с последними веяниями французской моды: в парчовый жилет и ренгравы – свободные бриджи, сшитые так, что они напоминали юбку. Под жилетом виднелась льняная рубашка с длинными пышными рукавами, кружевными манжетами и кружевным же жабо. Из штанин торчали шёлковые чулки. Его туфли – с каблуками высотой никак не меньше трёх дюймов – были украшены причудливыми бантиками.

Толпа, казалось, пребывала в восхищении. Меня же этот наряд ужаснул – и не только лишь потому, что он был таким безвкусным. Судя по выделке ткани, он, вероятно, стоил никак не меньше ста луи.

Рядом шла Миэтта, одетая как обычно. На ней было лавандового цвета платье, такого же цвета юбки и лиф с кружевной отделкой. Пышную верхнюю юбку украшали несколько рядов крошечных зелёных ленточек. Корсет с глубоким вырезом, сужавшийся к талии, был затянут шёлковым шнуром. Наряд завершали короткие рукава-буфы. Следом шла горничная, неся длинную меховую накидку.

Миэтта держала мужчину под руку, а значит, это мог быть только Филипп, герцог Орлеанский, брат короля.

Филипп спустился и обвёл нас взглядом.

– Обязательно устраивать такой шум с утра?

Амио покраснел.

– Прошу прощения, мсье. Деловой вопрос.

– Это всё из-за вашей дурацкой сбежавшей змеи?

– Да, мсье.

– Ну, мой дорогой граф, скажу так: если я найду одного из ваших питомцев в своей спальне, то отрублю вам голову.

Амио побледнел.

– Д-да, мсье.

Филипп фыркнул.

– Сегодня позволяю вам остаться здесь, – сказал он и вышел, не удостоив никого вторым взглядом.

Миэтта пошла за ним, слегка улыбнувшись мне. Теперь Амио стал белым как мел. За его спиной графиня сжалась в комок, отчаянно пытаясь не заплакать. Я заметил, что девушки, стоявшие рядом с Салли, были в восторге. Их явно порадовало затруднительное положение графини.

Все, кроме графской четы, вышли на улицу следом за герцогом и герцогиней. Не желая и дальше провоцировать Амио, я тоже ушёл, не взглянув на него. Уже в дверях, я заметил, как графиня расплакалась и убежала…

Хотя Филипп одним махом решил дело со змеёй, я чувствовал неприязнь к этому человеку. Его чрезмерно богатая одежда… На такую сумму я мог бы жить несколько лет! И было в нём что-то ещё, вызывающее раздражение. Казалось, герцог постоянно оглядывает окружающих людей, будто пытаясь определить, как лучше всего ими манипулировать. И кроме того его словно бы вовсе не трогала красота Миэтты. Все прочие мужчины были, бесспорно, очарованы ею; герцог же относился к жене холодно и будто бы даже с пренебрежением. Но при том прожигал ревнивыми взглядами каждого кавалера, который осмелился дать понять, что общество герцогини ему приятно.