Поэтому, когда он заговорил, я почувствовала легкий уколсовести за то, что думала о мужчинах вообще и о нем — в частности.

— Я не могу выяснять что-то, пока вы сидите здесь, миссисСент-Джордж, — сказал он. — Почему бы вам не пойти в кафе и не выпить чашечкукрепкого горячего кофе? Судя по вашему состоянию, вам нужно именно это. Яприсоединюсь к вам через пятнадцать минут. Нет, лучше через полчаса.

— Благодарю, — ответила я. — Огромное спасибо.

Он вздохнул и начал собирать все бумажки в стопку.

— Наверное, я теряю разум, — пробормотал он, а потом нервнорассмеялся.

— Нет, — сказала я. — Просто вы помогаете женщине, которойбольше не к кому обратиться. Вот и все.

— Страдающие женщины всегда были моей слабостью, — сказалон. — Дайте мне полчаса. Может быть, чуточку больше.

— Но вы придете?

— Да, — ответил он. — Обязательно.

И он пришел, но не через полчаса, а минут через сорок пять,и к тому времени я уже решила, что он оставил меня в беде. Когда он вошел вкафе, я подумала, что он принес плохие новости. Мне показалось, я прочитала этона его лице.

Он несколько секунд постоял у входа, оглядываясь вокруг,чтобы убедиться, что в кафе нет никого, кто мог бы создать для него проблемы,увидев нас вместе после скандала, учиненного мною в банке. Затем он подошел кстолику в углу, за которым я сидела, и сказал:

— Деньги до сих пор в банке. Большая их часть. Около трехтысяч долларов.

— Слава Богу! — облегченно вздохнула я.

— Это хорошая часть, — продолжал он. — Хуже то, что новыйсчет открыт только на его имя.

— Ну конечно, — ответила я. — Он ведь не давал мнеподписывать никаких банковских документов. Ведь это выводит меня из игры, ведьтак?

— Многие женщины не понимают даже этого, — заметил мистерПис. Он кашлянул и поправил галстук, а потом нервно оглянулся — посмотреть, ктовошел, когда зазвенел колокольчик на входной двери. — Многие женщиныподписывают любые бумаги, которые их мужья раскладывают перед ними.

— Ну что ж, я не многая из женщин, — ответила я.

— Я это заметил, — сухо произнес он. — В любом случае явыполнил вашу просьбу, и теперь мне действительно необходимо возвратиться вбанк. Сожалею, что у меня нет времени выпить с вами чашечку кофе.

— Знаете, — сказала я, — я сомневаюсь в этом.

— Так же, как и я, — ответил он. Но он пожал мне руку, какмужчина мужчине, и я восприняла это как комплимент. Я оставалась на своемместе, пока он не ушел, и когда ко мне подошла официантка и спросила, хочу ли яеще чашечку кофе, я поблагодарила и отказалась, сказав, что у меня уже отпервой появилась изжога. Так оно и было, только дело было вовсе не в кофе.

Человек всегда находит, за что быть благодарным судьбе, вкаком бы бедственном положении он ни оказался, и, возвращаясь назад на пароме,я была благодарна ей хотя бы за то, что не упаковала вещи; благодаря этому мнене нужно было снова все распаковывать. И я была рада, что ничего не сказалаСелене. Я уже было решилась, но в последний момент испугалась, что секрет можетоказаться слишком огромным для нее, она поделится им с подружкой, и такимобразом все дойдет до Джо. Мне даже пришло в голову, что она могла бызаупрямиться и отказаться уехать. Я не думаю, что это могло случиться, судя потому, как она избегала Джо, но когда имеешь дело с подростком, возможно все —абсолютно все.

Итак, у меня были причины для благодарности, но не былоникаких идей. Я не могла снять деньги с нашей общей сберегательной книжки; тамлежало всего-навсего сорок шесть долларов, а на текущем счету их оставалось ещеменьше — если мы еще не превысили кредит, то были весьма близки к этому. Я несобиралась вот так, схватив детей в охапку, бежать куда глаза глядят; нет, сэр,нет, мэм. Если я сделаю это, то Джо потратит все деньги просто в отместку. Он итак спустил долларов триста, если верить мистеру Пису… но осталось около трехтысяч, и долларов двести пятьдесят я вложила лично — я заработала их, скребяпол и надраивая окна, развешивая простыни этой суки Веры Донован — шестьприщепок, а не четыре, — только за это лето. Конечно, это не было так тяжело,как зимой, но все же это не было похоже на прогулку по парку.

Однако нам с детьми все равно нужно было уезжать, я ужерешилась на это, но будь я проклята, если мы уедем без цента в кармане. Я имеюв виду, что мои дети должны были получить свои деньги обратно. Возвращаясь наостров и стоя на передней палубе «Принцессы», я знала, что собираюсь выбить изДжо эти деньги обратно. Единственное, чего я не знала, так это как я всесделаю.

Жизнь продолжалась. Если судить поверхностно, то кажется, чтоничего не меняется, кажется, что на острове никогда ничего не меняется… еслитолько вы не вникаете в сузь. Но внутри жизни намного больше, чем снаружи, и покрайней мере для меня все очень сильно изменилось в ту осень. Изменилось то,как я видела вещи, как воспринимала их, — мне кажется, именно в этомзаключались главные изменения. Теперь я говорю не только о третьем глазе; ктому времени я уже видела все, что мне нужно было видеть двумя своими глазами.

То, с каким грязным, свинским вожделением Джо иногда смотрелна Селену, когда она, например, надевала халатик, или то, как он смотрел на еепопку, когда она наклонялась, чтобы поднять что-нибудь с пола. То, как онаобходила его, когда он сидел в кресле, а ей нужно было пройти в свою комнатучерез гостиную; то, как она старалась никогда не прикоснуться к его руке,передавая ему за столом тарелку. Сердце мое ныло от стыда и горя, но этодоводило меня до такого бешенства, что у меня сводило спазмами желудок.Господи, он был ее отцом, его кровь текла в ее жилах, у нее были его темныеволосы, но глаза его становились круглыми, если неожиданно приоткрывался еехалатик.

Я видела, как Джо-младший тоже старался избегать его и неотвечал на вопросы отца, если мог, и бормотал что-то в ответ, если этого неудавалось избежать. Я вспоминаю тот день, когда Джо-младший показал мне своесочинение о президенте Рузвельте, когда получил его обратно от учительницы. Онапоставила «А с плюсом» и написала, что это единственная «А с плюсом»,поставленная ею за двадцать лет преподавания, и она считает, что было бынеплохо отослать сочинение в газету. Я спросила Джо-младшего, отошлет ли онсвое сочинение в «Америкэн» или «Таймс», заметив при этом, что с удовольствиемоплачу все почтовые расходы. Но он только покачал головой и рассмеялся. Мнеэтот смех вовсе не понравился — он был грубым и циничным, напоминавшим смех егоотца.

— И выслушивать отца следующие шесть месяцев? — спросил он.— Благодарю покорно. Разве ты не слышала, как отец называет его?