Когда дети вернулись из магазина, я отослала мальчиков вдом, а сама уединилась с Селеной. Позади нашего дома были заросли ежевики, вэто время года кусты стояли почти голые. Ветер чуть слышно шумел в ветвях. Этобыл звук одиночества Из-под земли выпирал большой белый камень, и мы уселись нанего. Над Ист-Хед всходила луна, и когда Селена прикоснулась к моим рукам, япочувствовала, что пальцы ее были так же холодны, как и далекая луна.

— Я боюсь идти в дом, мамочка, — произнесла Селена дрожащимголоском, — Я пойду к Гане, хорошо? Пожалуйста, разреши мне.

— Тебе нечего бояться, родная, — ответила я. — Я обо всемпозаботилась.

— Я не верю тебе, — прошептала она, но ее лицо сказало, чтоона хочет этого, — ее лицо сказало, чти она больше всего на свете хочетповерить.

— Это правда, — успокоила я ее. — Он пообещал оставить тебяв покое. Отец не всегда сдерживает свои обещания, но это он сдержит, особеннотеперь, когда я наблюдаю за ним, а он не может больше рассчитывать на твоемолчание. К тому же он не на шутку испуган.

— Испуган — почему?

— Потому что я пообещала посадить его в тюрьму, если онбудет продолжать свои грязные игры с тобой.

Селена застыла, лишь сильнее сжимая мои руки.

— Мамочка, ты не сделаешь этого?

— Именно это я и сделаю, — ответила я. — Тебе лучше знать обэтом, Селена. Но я не особенно переживаю из-за этого; Джо не посмеет подойти ктебе ближе чем на десять шагов — ближайшие несколько лет… а потом ты уже будешьучиться в колледже. Если он и переживает за что-нибудь на этой земле, так этоза свою собственную шкуру.

Селена медленно, но уже с какой-то долей уверенности отняласвою руку от моей, я увидела, как надежда появилась на ее лице — надежда ичто-то еще. Как будто юность вернулась к ней, и в этот момент, когда мы сиделив лунном сиянии под кустами ежевики, я вдруг поняла, насколько она состариласьдушой за эту осень.

— Он не побьет меня? — спросила Селена.

— Нет, — успокоила я ее. — Я все уладила. Тогда она поверилаи, опустив голову на мое плечо, расплакалась. Это были слезы облегчения. Чистыеи спокойные. Из-за того, что она плачет вот так, я еще больше возненавиделаДжо.

Следующие несколько ночей я только и думала о том, чтотеперь в моем доме моя девочка спит лучше, чем три предыдущих месяца… но сама язаснуть не могла. Я слышала, как Джо храпит у меня под боком, и наблюдала заним тем внутренним глазом, желая только одного: повернуться и перерезать емуглотку. Но я уже не была сумасшедшей, как тогда, когда чуть не размозжила емубашку. Мысль о том, что станет с детьми, если меня посадят за убийство, тогдане имела никакой власти над внутренним глазом, но позже, когда я сообщилаСелене, что она в безопасности, да и я сама немного поостыла, это сработало.Тем не менее я знала: то, чего Селена хочет больше всего — чтобы все шло так,будто ничего не случилось, — невозможно. Даже если он сдержит свое обещание иникогда больше не станет приставать к ней, это невозможно… и все же, несмотряна то, что я сказала Селене, я не была полностью уверена, что Джо сдержитслово. Рано или поздно, но такие мужчины, как Джо, убеждают себя, что они могутпопробовать еще раз; что если они будут чуточку осторожнее, то смогут получитьчего хотят.

В моих ночных бдениях ответ казался достаточно простым: ядолжна забрать детей и уехать на материк, причем сделать это как можно скорее.Тогда мне удавалось быть спокойной, но я знала, что не смогу долго сдерживатьсебя — этот внутренний глаз не позволит мне. В следующий раз, когда я взорвусь,он будет видеть даже лучше, а Джо будет казаться еще противнее, и может ненайтись ни одной оправдательной мысли на этой земле, которая удержит меня. Этобыл какой-то новый вид сумасшествия, по крайней мере для меня, и у меня хватилоума понять все вытекающие из этого последствия. Я должна уехать с острова, покаэто сумасшествие полностью не овладело мной. А сделав первый шаг в цепи этихразмышлений, я поняла, что означал тот хитрый огонек в глазах Джо.

Выждав, пока все немного успокоится, в одну из пятниц я селана одиннадцатичасовой паром и отправилась на материк. Дети были в школе, а Джошатался где-то с приятелями и не должен был появиться дома до захода солнца.

Я взяла с собой чековые книжки всех троих детей. Мыоткладывали деньги на их обучение в колледже с самого их рождения…

Я откладывала, Джо было абсолютно все равно, будут ониучиться или нет. Когда вставал этот вопрос — конечно, это я поднимала его, —Джо чаще всего сидел в своем дерьмовом кресле-качалке, уткнувшись в «Америкэн»,и единственное, что он мог сказать, было следующее: «Скажи мне, ради Бога,почему ты так настаиваешь на том, чтобы послать этих детей в колледж, Долорес?Я же не учился, но от этого мне нисколько не хуже».

Есть вещи, о которых спорить абсолютно бесполезно, ведь так?Если Джо считал, что чтения газеты и раскачивания в кресле ему достаточно, то очем еще можно говорить? — это было бы просто бесполезно. Но это было ещеничего. Пока мне удавалось выбить из него хоть немного деньжат, чтобы положитьна счета детей, я не стала бы возражать, даже если бы ему вздумалось считать,что во всех колледжах заправляют коммунисты. В ту зиму, когда он работал наматерике, мне удалось выцарапать из него целых пятьсот долларов, и он визжал,как щенок. Жаловался, что я забрала у него все до последнего цента. Однако этоне так, Энди. Если этот сукин сын не заработал в ту зиму две тысячи и, можетбыть, заначил еще двести пятьдесят долларов, то пусть у меня язык отсохнет.

— Почему ты вечно пилишь меня, Долорес? — спрашивал он.

— Если бы ты был в достаточной степени мужчиной, чтобыделать то, что нужно твоим детям, я бы никогда не ругалась с тобой, — отвечалая, и так далее и тому подобное, бу-бу-бу-бу-бу. Иногда я страшно уставала отэтого, Энди, но я почти всегда выбивала из него то, что считала необходимым дляобеспечения детей. На это у меня всегда хватало сил, потому что у моих детейбольше никого не было, кто бы мог обеспечить им уверенное будущее.

По сегодняшним меркам, на этих счетах было не так уж и много— около двух тысяч на книжке у Селены, восемьсот у Джо-младшего и четыреста илипятьсот у Малыша Пита, — но это было в 1962 году, а с тех пор произошлиогромные изменения. Тогда этого было достаточно, чтобы уехать с детьми. Ярешила взять деньги Малыша Пита наличными, а на остальные выписать чек. Ярешилась сжечь все мосты и уехать в Портленд — найти жилье и приличную работу.Конечно, мы не были приспособлены к городской жизни, но люди привыкают к чемуугодно. К тому же в те годы Портленд был не таким уж огромным городом — совсемне таким, как сейчас.

Как только я устроюсь, постепенно я возмещу сумму, которуювынуждена буду истратить, и я знала, что смогу сделать это. Даже если мне это ине удастся, детки у меня умные, к тому же существуют такие вещи, как стипендия.Самым главным было увезти их — тогда это было важнее, чем колледж. Первое — этопервое, как гласит лозунг на бампере старенького трактора Джо.