В тот день мы не разговаривали. Когда мама уложила меня спать, папа вошел ко мне в комнату и сообщил, что сегодня я усвоил прекрасный урок – гораздо более ценный, чем зрелище зверей в клетках.

– И что же вы усвоили?

– Наверное, он имел в виду, что мои эмоции взяли верх над рассудком, и я бы решил головоломку, если бы не думал так страстно о чем-то другом.

– Похоже, в детстве вы были необычайно умным. Для пятилетнего ребенка понять такое трудно.

– Это я сейчас так говорю! Тогда я вообще ни о чем не догадывался… Я просто хотел увидеть львов и зебр. А мой отец был философом. В буквальном смысле. Он же профессор философии. Когда я стал постарше, мы с ним не всегда ладили, но в детстве я его боготворил.

– А чем занималась ваша мать?

– Она также преподавала, до тех пор, пока не познакомилась со своим будущим мужем. Когда я родился, она отмела напрочь мысли о карьере. Она была очень умной, но у нее было доброе сердце. Мама хотела, чтобы я занимался спортом, проводил время со своими сверстниками, но отец считал эти занятия пустой тратой времени. Он твердил, что у меня от рождения мозги лучше, чем у других людей, и было бы позором не воспользоваться этим даром сполна. Он считал, что я ничего не добьюсь, гоняя мяч в компании недоумков.

Мама пыталась настаивать, но я ей сказал, что согласен с папой. Я любил его и делал все, что в моих силах, чтобы он мною гордился. Наверное, мать это сводило с ума. Позже она нас бросила. Мы с отцом были полностью разбиты. Не пойму, почему ее уход явился для меня неожиданностью. Ведь все можно было легко предвидеть заранее… Любая разумная женщина в одно мгновенье рассталась бы со столь самолюбивым эгоистом, каким был мой отец. Вероятно, мама нашла себе другого – хотя бы чуть более порядочного типа, – который изредка обращал на нее капельку внимания. Я уверен, что она ушла не из-за меня: мама бы осталась, если бы я не игнорировал ее под стать своему отцу.

Но я был помешан на том, чтобы его порадовать. Думаю, иногда матери казалось, что ее даже не существует. Она была жизнерадостной. Вероятно, то, что случилось со мной сейчас, огорчило бы ее донельзя, но можно не сомневаться – от отца ирония судьбы, конечно, бы не укрылась!

– Ирония судьбы?

– Именно. Всю жизнь я трудился над тем, чтобы стать самым умным. Отец постоянно мне внушал, что в будущем я обязательно совершу великое открытие. У большинства людей нет цели в жизни за пределами их ближайшего окружения. Они играют определенную роль для своих родных и близких, но этим все и ограничивается. Каждому человеку на работе можно найти замену, друзья приходят и уходят.

У меня был шанс стать частью чего-то поистине грандиозного, и не благодаря тому, что я такой умный или талантливый. Как выяснилось, единственным и неповторимым меня сделали мои ноги. Ха-ха. А теперь мне предстоит потерять обе нижние конечности.

– Почему вы так считаете?

– Врач беседовал со мной полчаса назад. Он сказал, что иного выхода, кроме ампутации, нет. Я должен попрощаться с обеими ногами.

– Не хочу показаться бессердечным, но, по-моему, вы восприняли новость достаточно спокойно.

– Если честно, я почти все время сижу и думаю. Вот что у меня получается лучше всего!.. Я рассуждаю до тех пор, пока хватает сил. Я плевал на потребности своего тела. Питался плохо, не занимался спортом. Да, наверное, мне будет не хватать способности ходить. Двигаться было так хорошо!

– Вы думаете о чем-то еще?

– Что вы хотите от меня услышать? Что жизнь несправедлива и я не заслужил подобной участи?.. Вряд ли мои рассуждения или мысли имеют какое-то значение. Если вам не удастся посадить за систему управления другого аниматора, значит, вашему проекту придет конец. Я совершил непоправимую глупость, когда нацепил шлем.

– Осознание вины – совершенно нормальное чувство. Какая-то досада в том или ином виде также была бы к месту.

– Я сражен наповал тем, что вынужден расстаться с роботом, если вы подбиваете меня на откровенность. Не знаю почему, но разве другой на моем месте не испытывал бы то же самое? Парадоксально, но у меня из головы не выходит тот астронавт, которого отстранили от полета за семьдесят два часа до старта из-за того, что у него был контакт с больным! Как по-английски будет «rougeole»[14]?

– Корь. Вы говорите о Томасе Кеннете Мэттингли.

– Точно. Почему-то не могу запомнить его имя! Уверен, он был в шоке. А я очень сожалею, что не кажусь вам человеком, который сильно переживает. Когда я увидел мчащуюся на меня машину, я решил, что умру… У меня перед глазами все сразу померкло. Кстати, как Кара? Полагаю, она обескуражена.

– Мисс Резник в порядке. Она чувствует себя виноватой, но неплохо держится. Она хотела вас навестить.

– Нет, не хотела.

– Возможно, но она искренне вам признательна. Вы спасли ей жизнь. Она просила передать, чтобы вы выздоравливали и поскорее вернулись к нам.

– А Райан?

– Его ситуация гораздо сложнее. Мистер Митчелл наотрез отказался со мной общаться. Он находится в тюрьме Форт-Карсон. Не беспокойтесь, мистер Кутюр. Он заплатит за свой поступок сполна.

– Какой мне прок от его тюремного заключения? У меня куча недостатков, но мстительность в их число не входит. Я и представить себе не могу, что сейчас должен чувствовать Райан.

– Любовь толкает людей на безумства.

– Нет. Любовь заставляет напиться вдрызг и ломиться сквозь стену. У парня отняли то, что ему было по-настоящему дорого – абсолютно все. И это сделал я. Правда, я действовал неумышленно, но именно я разрушил мир Райана. Получается, в итоге он оказался совсем не Капитаном Америка. Не подозревал, что в нем есть темная сторона… Извините, я вовсе не смеюсь. Мне сейчас не до шуток.

– Вы находите забавным, что мистер Митчелл почти лишился рассудка?

– Нет. Но суть в том, что именно вы сидите у моей койки. Не мои родственники, не друзья – хотя нельзя сказать, что их у меня много, – не Кара, не Роза, – а вы. Вы такой участливый и сострадательный. Это все равно что выйти из комы и обнаружить у изголовья кровати кассира из бакалейной лавки. Не обижайтесь.

– И не думаю.

– Вот почему говорят, что нужно всегда относиться к людям хорошо. А я вел себя плохо, и теперь никто не прольет слез по самовлюбленному уроженцу Квебека.

– Сомневаюсь, что выстроились бы длинные очереди из желающих вас навестить, но справедливости ради отмечу, что никому не известно ваше местонахождение.

– Я понимаю, что вы не хотите никому называть свое имя, но разве не проще было бы придумать себе псевдоним? Что-нибудь прикольное, вроде «Чарли М», верно? Впрочем, подозреваю, имя вам ни к чему. «Что значит имя?» – сказал он.