серые, как у Георгия, а ярко синие, как у их матери.

– Очаровательные девчонки! – не удержавшись, проговорила Саша.

Федор стоял в дверях, потом встряхнулся, как пес под дождем, и протянул Любе роскошный букет.

– А им шоколад можно?

– Можно, только немного, а то они все сейчас же съедят. – И Люба некоторое время продолжала говорить о дочерях, потом спохватилась: – Ой, простите, я совсем без головы, вас в прихожей держу, Георгий меня предупредил о вашем приходе. Сам он скоро вернется, вы пока пройдите в залу.

– Люба, вы меня простите, но это не «зала», это гостиная. Я вообще не понимаю, откуда в русском языке возникла эта злосчастная «зала». – Федор страшно покраснел, поняв, как бестактно он выступил, и тут же попытался исправиться, но Люба рассмеялась, махнула рукой и проговорила: – Да меня Георгий сто раз исправлял, но когда волнуюсь, несу всякую ерунду. Ведь он впервые пригласил к нам своих друзей. Я раньше никогда никого не видела. Вообще, я думала, у него и друзей-то нет.

Потом они с Сашей уселись обсуждать чисто женские проблемы и ждать хозяина дома. Саше понравилась жена Георгия, та была хоть и простая в общении, но вовсе не простоватая. Чувствовалось, что она много читала и довольно много знает.

– А вы, Люба, кто по профессии?

– Учитель литературы и русского языка. Кто еще мог выйти замуж за профессионального военного? Теперь не знаю, девчонки подрастут, смогу ли по специальности работать, пока только подрабатываю, заменяю заболевших учителей. Но скоро декретный отпуск закончится и придется что-то решать.

Раздался звонок в дверь и вошел Георгий. Девочки бросились к отцу с таким видом, будто расставались на долгие годы. Они вцепились в его руки, не давая раздеться, и наперебой начали рассказывать о своих детских делах. Что-то в этой ситуации показалось Саше странным, чуть утрированным. Она вообще была очень чувствительна ко всякого рода нелепостям. В самой ситуации она не чувствовала фальши, но все вместе ей казалось каким-то неправильным. Поэтому она проверила на муже свое впечатление. Федор же сразу объяснил, что Георгий долгое время почти не обращал внимания на детей, вот они и компенсируют то, что им недодал отец.

– Как можно не замечать своих детей?

– Он вырос в семье, где его не любили, вот и сам не научился любить. Мне кажется, он сейчас только учится этому, понемногу оттаивает. Ты его не знала, каким он в армии был, от него просто веяло холодом. Много позднее, когда они уже подходили к своему дому, женщина спросила:

– Как же так получилось, что вы подружились?

– Он мне однажды жизнь спас, будет повод, расскажу. Теперь, по прошествии стольких лет, я думаю, он и в армию пошел потому, что надеялся там погибнуть. Он ведь совсем жизнью не дорожил, я это понял через много лет, уже когда в Москву вернулся.

– А мне казалось, те, кто вырос среди равнодушных людей, должны всю жизнь доказывать, какие они хорошие, как много они смогли добиться в жизни.

– Не знаю, он такой как есть.

– Ты с ним поговорил? Сумел доказать ему, что пули не просто так прилетели, что это на него покушались? У него две маленькие девочки, жена, неужели ему все равно!

– Все я ему сказал, – досадливо отмахнулся Федор. – Свою помощь предложил, намекнул, что не плохо бы обратиться к профессионалам.

– И что, что он на это ответил?

– Что сам во всем разберется лучше всяких профессионалов. Он привык ни на кого не надеяться и решать свои проблемы сам.

Георгий

Ему было трудно привыкать к тому, как относятся к нему дочери. Долгое время он думал, что вот пройдет время и он опять станет не нужен. Он и жену рассматривал как человека, которому от него нужны только деньги и прописка. Но шли дни, а девочки по-прежнему встречали его с восторгом. Иногда он забирал их из садика, иногда жена, с которой он заключил временное перемирие. Они даже опять спали вместе с женой, и по утрам, если позволяло время, дочери залезали к родителям в постель.

О Лорине он перестал беспокоиться, ее выписали из больницы и она ни разу ему не позвонила.

Георгий напряженно искал преступника, лишившего Александра Васильевича возможности купить дачу. Он постоянно созванивался со Стасом, который тоже не оставлял попыток разобраться в этом деле. Но у Стаса было столько параллельных дел, что времени не хватало ни на что. Они прошерстили всех врачей и шоферов, работавших на машинах «Скорой помощи», ничего. Георгий обратился за помощью к своему бывшему сослуживцу, который занимался отслеживанием информации, поступающей в СМИ.

– Ты можешь отследить, не было ли утечки частной информации? Понимаешь, я занялся одним делом, но ничего не могу понять.

Дальше Георгий рассказал приятелю всю историю и добавил, что за работу готов заплатить.

– Вот этого не надо. Дело не в том, какой я бескорыстный, а в том, что со своих я денег не беру. Скажи, ты проверял всех, кто мог так или иначе узнать о предстоящей сделке?

– Конечно, но ни я, ни парень из полиции, занимающийся этим делом почти на общественных началах, ничего нового не узнали. Получается, будто никто этого не знал, только верится с трудом. Я проверил также и того человека, который эти марки покупал. Он вообще не москвич, а откуда-то с Дальнего Востока. Приехал в наш город по другим делам и зашел в филателистический магазин в надежде купить что-то эксклюзивное. Ну ты не хуже меня знаешь психологию нашего человека, всегда кажется, в другом городе можно найти то, что в своем не найдешь.

– И что этот дядька, долго пробыл в Москве?

– Несколько дней, а вот говорил ли он с кем-либо о предстоящей покупке, я не могу узнать. Потому и прошу тебя, у меня есть его мобильный и все остальные данные, даже фотография имеется, если сможешь, посмотри, нет ли в его переписке какого-нибудь намека на адрес потерпевшего. Ну ты сам знаешь, как и где надо смотреть. Я все же не так хорошо владею компьютером. Сделаешь?

– Ты меня, между прочим, на преступление толкаешь.

– Я же не прошу взломать коды Пентагона или ФСБ, подумаешь, частная переписка. Он еще при советской власти начинал работать, так что не будет выворачивать свою жизнь на всеобщее обозрение, не того времени и воспитания человек. А вот его переписка с кем-то интересным нам, это возможно, ну или звонки по телефону. Короче, сможешь?

– Ох, подведешь ты меня под монастырь! Ладно,