Митька, не останавливаясь, рассеянно распорядился: «Заверните!»» [Русская советская эстрада, 138, со ссылкой на кн.: А. Алексеев, Серьезное и смешное]. Случай этот был притчей во языцех в последние месяцы царского режима, отражая нравы нуворишей, нажившихся на войне, — ср. хотя бы фельетон Аркадского в НС 07.1916 или рассказ А. Аверченко «Человек, каких теперь много», где главный герой в мебельном магазине просит завернуть ему гостиную орехового дерева [НС 13.1916].

30//10

С Остапа слетела капитанская фуражка и покатилась в сторону Индии… — Мотив, имеющий глубокие корни в литературе. Личные предметы, перестающие слушаться хозяина, покидающие его, выражают неудачливость и униженность. Помимо головного убора, убегать от своего владельца может пуговица [Достоевский, Бедные люди, письмо Девушкина от 9 сентября], косичка [Гофман, Золотой горшок, вигилия 1], постельное белье, посуда [Чуковский, Мойдодыр; Федорино горе]. Шляпа, будучи символом статуса, достоинства и индивидуальности, особенно показательна [см. например: Chevalier et Gheerbrant, Dictionnaire des symboles, «Chapeau»; Cooper, An Illustrated Encyclopedia of Traditional Symbols]. Сорвать с чьей-то головы шляпу и «пустить ее колесом через весь двор» — вопиющее оскорбление [Диккенс, Наш общий друг, 1.8]. Замечания о комизме и уничижительности погони за собственной шляпой мы находим у Достоевского [Подросток, Ш.5.3] и у американского писателя, где находит параллель и юмор соавторов по поводу Индии и Калькутты, куда катится бендеровская фуражка: «Его шляпа понеслась в какие-то дальние края, откуда никогда еще не приходило никаких вестей» [Н. Готорн, Сокровище Гольдтуэйта; см. ЗТ 32//9]. Погоню за шляпой соавторы могли встретить также в «Пиквикском клубе», где подобный казус случается с м-ром Пиквиком [см. гл. 4 и авторское отступление на эту тему; рисунок Р. Сеймура], и в фильмах Макса Линдера [Макс, пытающийся поднять шляпу на катке].

Связь с Диккенсом особенно близка, включает сразу несколько параллелей: как и в ЗТ, в указанной сцене «Пиквикского клуба» герою кричат: «Прочь с дороги!», когда он со своими друзьями попадает в зону военных маневров. Именно в этот момент шляпа слетает с головы Пиквика и начинает катиться вдаль. Он настигает ее, когда она зацепляется за колесо коляски (в ЗТ — за куст саксаула).

30//11

— Транспорт отбился от рук. С железной дорогой мы поссорились. Воздушные пути сообщения для нас закрыты. — Изгнание Бендера из поезда, а затем и недопущение его в самолет — усиленный повтор мотива «экипаж и пешеход», представленного в начале романа, в том эпизоде, где Бендер и его спутники с обочины дороги наблюдают настоящий автопробег [см. ЗТ 7//23]. О кольцеобразном оформлении соавторами многих сюжетных линий см. Введение, раздел 5, и ЗТ 1//32, сноску 2.

В этой и соседних главах происходит постепенное «отлучение» Бендера от сил природы, с которыми он имел постоянную связь. Постепенно отпадают все «крылья» Бендера; исчезают как средства его передвижения по мировым пространствам (поезд, самолет, автомобиль), так и его спутники, воплощающие различные стихии природы (о связи их с землей, водой (морем) и воздухом (небом) см. выше, в ЗТ 6//17). Бендер превращается из «орла», существа сверхъестественного, в рядового советского пешехода, гимном которому начинался роман.

31. Багдад

31//1

…Объявлю священную войну, джихад. Например, Дании. Зачем датчане замучили своего принца Гамлета? — В этом намерении навести порядок в Дании, которое кажется не более чем легковесной шуткой, при вдумчивом чтении обнаруживается созвучие с некоторыми центральными мотивами Бендера. Как мы знаем, последний играет роль своего рода высшего существа, приводящего в трепет и по-своему наказывающего тех, кто творит безобразия или глупости; это ясно видно в его отношениях с «Геркулесом», а в менее явной форме — в посещении дома собеса, «Союзе меча и орала» и др.

Эта функция более полно развита у других персонажей «демонического» типа, как, например, у Воланда в «Мастере и Маргарите» (о родстве Бендера, среди прочих, с Воландом см. Введение, раздел 3, а также ЗТ 1//7; ЗТ 6//10; ЗТ 22//6 и др.). Последний, как известно, является в советскую Москву (в сущности, вариант гамлетовской Дании) и вносит смятение в растленный конформистский мир, расправляясь с его функционерами и беря под защиту «замученного» ими гения. В образе Бендера эти мотивы вмешательства в земные дела, высокого покровительства гонимым и наведения справедливости в основном не получили развития, однако потенциально — в той мере, в какой герой ЗТ принадлежит к данному семейству персонажей — они ему не чужды и совместимы с его амплуа, откуда и внутренняя органичность этих фантазий о наказании датчан за Гамлета.

Напомним, что упоминавшаяся ранее гравюра «Явление Христа народу» также может рассматриваться как намек на мессианскую ипостась Бендера [см. ЗТ 10//7]. Сходную роль играют и частые сопоставления его с харизматическими фигурами Наполеона, графа Монте-Кристо, Шерлока Холмса… Бендеру постоянно сопутствуют в романе те или иные штрихи: гравюра, татуировка, шутка, цитата, — ненавязчиво указывающие на его место в мире литературных героев и на потенциально родственные образы.

31//2

— В песчаных степях аравийской земли три гордые пальмы зачем-то росли. — Из Лермонтова: В песчаных степях аравийской земли / Три гордые пальмы высоко росли [Три пальмы]; «зачем-то» — ср. ДС 35//1.

31//3

До самого горизонта окаменевшими волнами протянулись ряды полуциркульных гробниц. — Из очерка «Осторожно! Овеяно веками!» (1930) мы узнаем, что описанный здесь некрополь предстал перед соавторами в Бухаре, недалеко от городского вокзала [Ильф, Петров, Необыкновенные истории…, 150].

31//4

Корейко и Бендер ехали мимо лавочек, торгующих… вонючим коническим мылом, похожим на головки шрапнелей. Ремесленники с белыми кисейными бородами возились над медными листами, свертывая их в тазы и узкогорлые кувшины. — Фраза о мыле восходит еще к заметкам И. Ильфа 1925 г. о поездке в Самарканд: «Мыло местного производства, похожее на головки шрапнелей, — слегка закругленные конусы» [ИЗК, 16]. Дальнейшее — из описания уличной жизни в Бухаре [Осторожно!.. 151].

31//5

Он [погребок] называется «Под луной». — Ресторан под таким названием (видимо, в Батуме) был памятен соавторам по их кавказской поездке летом 1927 [см. ИЗК, 61]. Запомнившаяся Остапу экзотика и пестрота среднеазиатских городов отражена в журналистике середины 1920-х гг. В Ташкенте, например, центральная улица («проспект Карла Маркса») полна гуляющей публики; повсюду розы, антикварные магазины, ночные рестораны и кафе, «тысячи электрических лампочек»; «в скверах со всех сторон несется музыка, переплетаясь с звоном посуды» [Гайдовский, По советской земле: двери в Азию, НМ 10.1925].

31//6

Уважай себя, / Уважай нас, / Уважай Кавказ, / Посети нас. — Четверостишие записано в ИЗК, 173.

31//7

В музее было только восемь экспонатов… — «Музей изящных искусств» среднеазиатского городка по случайности набора своих экспонатов напоминает «показательный музей «Наука» с отделениями гинекологии, минералогии и Сакко и Ванцетти» в рассказе Л. Добычина «Хиромантия». Некоторые