[198] На небе нет чудовищ-монстров, которые рождаются в море из-за "смешения" попадающих в "изобилующую влагой" среду "семян" (Ест. ист. II, 7; IX, 2), и тех диковинных животных, которые появляются на свет в Африке от животных разных видов (VIII, 27). Возможно, эти удивительные существа находятся в противоречии с подлинными замыслами Природы (возникает ассоциация с аристотелевским объяснением уродов как ошибок в творческом труде природы-художницы. Но даже если не брать в расчет чудовищ (monstrifica) своего рода побочный и непредвиденный продукт деятельности Природы, то небо с его знаками — семенами всех вещей все равно не самодостаточно в плиниевской системе природы. Все явления природы существуют на небе как бы в возможности, но их действительное порождение происходит на земле и в море.

Отождествление природы в целом с той или иной ее частью достаточно ситуативно у Плиния. Если природа может отождествляться с небом в тех ситуациях, когда речь идет о мире и вселенной, то при изложении сюжетов, связанных с растениями, животными и особенно человеком, все атрибуты матери-природы переходят к Земле (напр., Ест. ист. II, 154). В свою очередь море объявляется едва ли не антиподом всей природы, поскольку в нем находятся подобия-призраки (simulacra) всех живых существ и неодушевленных предметов, которые встречаются во всем остальном мире и даже многое такое, чего больше нет нигде, кроме моря-чудовища (Ест. ист. II, 2). Как мы увидим ниже, Плиний в зависимости от контекста выделяет землю и море из всей остальной природы для того, чтобы показать, что первая с ее материнской любовью к человеку и является той природой и тем "естественным местом", которое человеку предназначено, и что от тех даров, которые человеку сулят мореплавание и морские глубины, ему следует воздерживаться. Вообще выделение отдельных частей природы, их противопоставление другим частям природы или отождествление с природой в целом носит у Плиния метафорический характер. Он может себе позволить и более смелые метафоры. Например, приравнять к природе, общей родительнице, свою родную Италию, объявляя ее "царицей и родительницей мира", но, правда, "другой" (Italia, rectrix parensque mundi altera — XXXVII, 201), по всей видимости, тоже стремясь указать своим италийским читателям на те преимущества, которые им представляет их собственное "естественное место".

В "Естественной истории" мы сталкиваемся с тавтологическим рядом понятий, таких, как мир, бог, природа, небо, и одновременно с попытками произвольного, по большей части метафорического разведения этих понятий. Так, понятие бога может подвергаться следующей локализации в утверждении Плиния о том, что "земля принадлежит человеку так же, как небо принадлежит богу" (II, 154). Но это не означает окончательного выстраивания оппозиции земля—человек: небо—бог. В другом месте, в иной ситуации Плиний пишет о том, что ничто не возбуждает так религиозного чувства, как тишина лесов, и потому у людей есть основание верить, что род богов в такой же мере происходит от лесных деревьев, как и с неба (XII, 3). В то же время [199] души людей имеют небесное происхождение, а их судьбы определяются небесными явлениями, хотя и нельзя утверждать, что у каждого человека — своя собственная звезда ("не до такой степени у нас союз с небом" — non tanta caelo societas nobiscum est — II, 28-29). В свою очередь ни человек, ни небо не имеют относительно одушевленности никаких преимуществ по сравнению с другими существами и предметами, наполняющими все остальные части природы, поскольку все их объединяет и повсюду проникает vitalis halitus — аналог стоической пневмы.

Таким образом, плиниевской системе природы нельзя приписать таких иерархических отношений, при которых какая-либо часть природы играла бы более важную роль в сравнении с остальными частями или являлась бы по преимуществу вместилищем природы, ее творческой силы, несмотря на то, что сам Плиний иной раз дает повод к таким выводам своими собственными высказываниями, особенно о такой части природы, как небо. Отдельные его высказывания дают повод и для того, чтобы противопоставлять природу отдельным ее частям. Такое противопоставление природы и земли дается у Р. Ленобля. Их различие обнаруживается, по мнению французского исследователя, в отношениях человека и природы. "Ведь не в лице Природы, κοσμος'а, но в лице Земли находит человек свою покровительницу" [3. С. 177]. Подобный вывод делается прежде всего на основе упоминавшегося уже отрывка из II книги: "Одна лишь Земля из всех частей природы (terra, cui uni rerum naturae partium) своими выдающимися благодениями заслужила того, что ее почитают под именем матери. Она принадлежит человеку в такой же степени, в какой небо принадлежит богу... Она последнее божество, к которому мы взываем во гневе, чтобы земля была тяжелой для тех, кого уже нет, как будто не знаем, что она одна никогда не гневается на человека. Воды низвергаются дождями, смерзаются в градины, вздымаются волнами, обрушиваются потоками, воздух сгущается в тучи, бушует бурями, и только земля благосклонная, кроткая, милосердная и всегда прислужница на потребу смертным, чего только не рождает она по принуждению, чего только не распространяет по доброй воле, что за запахи, как все вкусно, сочно, на ощупь приятно, цвета какие!.. Чего только не вскармливает она ради нас (quae nosta causa alit)!" (Ест. ист. II. 154-155).

Сама же Природа, по мнению Ленобля, вызывает у Плиния по большей части тревогу. Если Плиний и распространяет на нее то благочестивое чувство, с которым говорит о Земле, то это вызвано не более чем "стилевыми условностями" (clauses de style). "Напротив, когда он хочет быть точным (в своих выражениях), тогда на Природу возлагается ответственность за все несчастья. Несчастья эти существуют; они происходят не от Земли. Следовательно, остается Природа, понимаемая как двусмысленная необходимость" [3. С. 178].

В проэмии к VII книге Плиний пишет: "(рассказ о живых существах) справедливо будет начать с человека, ради которого, как кажется, природа создала все остальное (взымая, однако) за свои щедрые дары, [200] столь огромный, столь ужасный выкуп, что невозможно решить, добрая ли она человеку родительница или жестокая мачеха" (Ест. ист. VII, 1). Таким образом, Ленобль приписывает Плинию отношение к Земле как к матери, а к Природе как к злой мачехе и даже говорит о том, что "между финализмом Природы и провидением Земли устраивается порой настоящая дуэль" [3. С. 178]. Земля способна была бы создать совершенно райские условия жизни для человека, если бы природа не поселила в ее недрах, враждебных человеку, смертельно опасных ядовитых гадов: "Повинно в этом животворное дыхание (vitali spiritu culpa): земля обязана принимать в себе их семена, а после того, как родятся, нести их на себе" (Ест. ист. II,