Отец рассмеялся, потому что дочь чуть не столкнула его скресла.

— Эй, я сейчас окажусь на полу твоимистараниями! — Он давно мечтал, чтобы она поступила в Рэдклифф[2],и, обнимая ее, представлял красивой девушкой, своей гордостью на склоне лет.

Она росла именно такой дочерью, о которой он мечтал: любящей,душевной, заботливой. Пакстон была очень похожа на него.

А потом он ушел, и Пакстон осталась одна, правда, у нее ещебыла Квинни. Она усердно училась и читала книги все свободное время. ИногдаПакстон писала письма отцу, как будто он путешествовал и она могла посылать емуписьма почтой, только вот ответы не приходили. Некоторые она действительноотправляла, остальные просто носила с собой. Сама возможность писать оченьпомогала ей в одиночестве. Так она продолжала разговор с отцом, тем более что вкакой-то момент совсем перестала разговаривать с домашними.

Мать, казалось, вздрагивала от самого звука ее голоса и какбы отталкивала от себя все то, что говорила Пакстон. Временами Паксичувствовала себя пришелицей с далекой планеты. С матерью они были различны вовсем, и Джордж тоже был из другого лагеря. Он убеждал Пакстон понять мать,вести себя «прилично», быть рассудительней и помнить, кто она такая. Это ееокончательно ставило в тупик. «Кто она такая»? Кого ей слушать: свое сердце илиих убеждения? В глубине души у нее не было сомнений. Она знала, что отцовскаябезграничная любовь к миру — единственный приемлемый путь и для нее тоже. Ктому времени, когда Джордж закончил стажировку в «Грейд мемориал», Паксиисполнилось шестнадцать и она решила уехать на Север, чтобы поступить вРэдклифф.

Мать хотела, чтобы она поступала в школу Агнесс Скотт, илиМэри Болдоуин, или в «Сладкий шиповник», где училась сама, или, в крайнемслучае, к Брин Мавр. Желание Пакстон поступить в Рэдклифф казалось ей простосмешным:

— Чего ради тебе ехать в северные школы? Здесь у насесть все, что нужно. Посмотри на своего брата. Он мог поступить в любую школустраны, но остался здесь, в Джорджии.

При этих словах Пакстон чувствовала приступ клаустрофобии.Она желала вырваться из круга знакомых матери, их идей, рассуждений об «ужасахдесегрегации». Проблема гражданских прав — вот что волновало Пакстон, и онаобсуждала это с друзьями в школе и вполголоса с Квинни на кухне. Няняпридерживалась старых взглядов, считала, что черные должны оставаться там,откуда они родом. Мысль о смешении и уравнивании в правах белых и черных пугалаКвинни, только ее дети или внуки могли думать об изменениях в этой области.Пакстон доказывала, что понятия, внушенные ей с самого детства, были неправильными, и писала о реформе в школьных сочинениях.

Отец разделил бы ее убеждения. Пакстон старалась не говоритьна эту тему с родными, но осенью ей пришлось выбирать колледж. Она написала вполдюжины северных школ и в две в Калифорнии: Вассар, Веллесли, Рэдклифф, Смит,Вест, Станфорд и Беркли. Она не хотела учиться в школе для девочек, Рэдклиффбыл ее настоящей мечтой. Она обратилась в западные школы, потому что разумподсказывал сделать это. Но в конце концов, чтобы успокоить мать, написала и в«Сладкий шиповник». Подруги матери постоянно говорили, как будет хорошо, когдаона поступит туда, — будто вопрос о ее поступлении давно уже был решен.

Сейчас она не могла об этом думать. Взгляд упал на часы.

Было всего два часа — полчаса прошло с тех пор, как стрелялив президента Кеннеди, и десять минут, как они смотрят телевизор в ожиданииновостей, пока весь народ молится, а его семья чувствует то, что Пакстониспытывала шесть лет назад.

В 2.01 Уолтер Кронкайт посмотрел прямо в камеру и сискаженным лицом сказал американцам, что президент умер. По маленькой комнаткев школе в Саванне сначала пронесся глухой вздох, а потом рыдания. Плакали все;учителя и ученики, обнявшись, бессвязно спрашивали друг друга, как это моглопроизойти. Уолтер Кронкайт продолжал вести передачу и брал интервью у врачей.Пакстон показалось, что она словно погружается в воду: все вокруг замедлялось иотдалялось — плачущие люди, экран телевизора. Она почувствовала на щеке слезу,потом возникло ощущение духоты, как если бы кто-то выкачал весь воздух, и теперьона никак не могла глубоко вдохнуть. Боль и тоска навалились на нее — она какбудто снова теряла отца. Ему было пятьдесят семь. Джону Кеннеди всего сорокшесть, оба ушли в расцвете сил, полные идей и жажды жизни, у обоих были семьи ипо двое детей, очень их любивших. Джона Кеннеди оплакивал весь мир, КарлтонаЭндрюза — только его близкие. Для Пакстон сейчас это не имело значения: оназнала, что чувствовали его дети — ужасающую тоску, утрату и гнев. Это было такбольно, так несправедливо! Кто мог совершить подобное?

Как слепая, она, не сказав никому ни слова, вышла из школы,не заметив, как пробежала мимо домов на Хаберсхам. Очнулась, лишь войдя вприхожую, с хлопком двери, волосы ее растрепались от бега, и в этот момент онабыла очень похожа на отца в детстве — те же белые кудри, огромные зеленыеглаза, в которых всегда стоял вопрос. Бросив сумку с книгами, вся в слезах, онапоспешила на поиски Квинни.

Квинни напевала что-то на кухне, и было видно, что готовкадоставляет ей удовольствие. Начищенная до блеска посуда в особом порядкеразвешана над плитой. Соблазнительный запах выпечки разносился по дому. Квинниудивленно обернулась, заметив рядом Пакстон с бледным лицом и полными слезглазами.

Девочка была просто олицетворением горя.

— Что случилось, детка?. — забеспокоилась няня и,бросив все, подошла к девочке, которую вырастила и любила больше всех на свете.

— Я… — Пакстон потеряла дар речи. Она не знала, с чегоначать. — Ты смотрела сегодня телевизор?

Квинни хотела было вымыть руки, но пожала плечами и посмотреланепонимающе на Пакси.

— Нет, твоя мать сдала кухонный телевизор в ремонт, онсломался неделю назад. Я никогда не смотрю телевизор в гостиной. — Онасовсем растерялась. — А что? Что-то произошло в Саванне?.. Или с мистеромДжорджем, с миссис Эндрюз?

Или с детьми… — Квинни подумала о многом. «Может быть, этоодна из этих ужасных демонстраций?» Но она никак не могла предположить ответаПакстон.

— В президента Кеннеди стреляли.

— О моя земля. — Квинни села на ближайший стул всостоянии, близком к шоку. В глазах ее был молчаливый вопрос.

— Он умер. — Пакстон опять начала рыдать,уткнувшись в плечо Квинни.

Это ужасное чувство утраты, растерянности перед горем легчепережить вместе, и они вдвоем плакали о человеке, которого никогда в жизни невидели, кроме как по телевизору… Он был так молод, так знаменит. За что? Что заненависть двигала убийцами? Ради чего они это сделали? И почему именно его?

Его, молодого мужчину с двумя маленькими детьми и красавицейженой, полного сил и надежд переустроить страну, помочь людям. Пакси плакала наруках Квинни, и та раскачивала ее, как маленькую, и сама плакала о мужчине,которого не знала, но верила, что он — хороший человек.