Пакетом вообще не нравились девушки, с которыми он общался.Все они были очень милы, но глупы и недалеки. За красивой оболочкой не былосодержания, и любые попытки завести с ними серьезный разговор былибессмысленны. Последней, которую он привел на обед, устроенный матерью, былодвадцать два года, и она прощебетала весь вечер. Она разъяснила всем, почему непошла в колледж — у нее был ужасный аттестат и ей больше нравилось работать вЮниор-лиге. Она собиралась участвовать в показе мод, который должен состоятьсяна следующей неделе, чего она с нетерпением ждет, — и об этом говорилацелый вечер. Пакстон была готова задушить девушку, так раздражала ее этаболтливость и пустота, она не представляла, как Джордж выносит это. Девушка ещечто-то рассказывала, выходя вместе с Джорджем из дома и садясь в машину, чтобысъездить куда-нибудь выпить по коктейлю. С тех пор Пакстон пребывала вуверенности, что будет ненавидеть ту, на которой Джордж женится. Она былауверена, !Что брат выберет в жены типичную южанку: слащавую, недалекую, нохорошо воспитанную особу. Пакстон тоже была южанкой, но только по местурождения, и отнюдь не походила на идеал, который искал брат и который воплощалаих мать. Большинство девушек здесь хотели бы играть в семье роль красавицыжены, что извиняло бы отсутствие знаний или просто глупость. Пакстон терпеть немогла подобных девиц, но брат не разделял ее мнения.

Пакстон так и не уснула ночью, ее мучило желаниесопереживать происходящему. В три часа ночи она встала, включила телевизор иуселась в кресло. Она видела, как в 4.34 переносили гроб в Белый дом и миссисКеннеди шла рядом с ним.

Следующие три дня Пакстон не отходила от телевизора. Всубботу члены семьи и государственные деятели прощались с человеком, которогознали, любили, с кем вместе работали. В воскресенье гроб на лафете, запряженномлошадьми, перевезли в Капитолий.

Жаклин Кеннеди и ее дочь Каролина стояли на коленях передгробом, маленькая девочка гладила американский флаг, которым он былзадрапирован. На лицах читалось отчаяние. Потом Пакстон увидела, как Джек Рубизастрелил Ли Освальда, когда того переводили в другую тюрьму, — на первыйвзгляд это была ошибка или недоразумение.

В понедельник весь день показывали похороны, и онанепрерывно плакала от звуков траурного барабанного боя. Горе было бесконечным,боль не проходила, печаль казалась бездонной, даже мать выглядела потрясеннойвечером в понедельник — за обедом они с Пакстон едва перемолвились словом.Квинни все время подносила платок к глазам, и Пакстон зашла к ней вечеромпоговорить. Она села в кресло и сначала совершенно бессмысленно наблюдала заКвинни. Потом спохватилась, помогла няне вытереть посуду и поставить ее наместо. Мать пошла наверх звонить друзьям. И как всегда, ей нечего было сказатьдочери, кроме как посоветовать успокоиться. Они были слишком далеки друг отдруга.

— Я не знаю почему, но у меня такое чувство, как послесмерти папы… будто я жду, что все станет по-прежнему. Что он может прийти домойв любую минуту и сказать, что все это не правда и он жив. Или Уолтер Кронкайтвыйдет в эфир со своими новостями и скажет, что это была ошибка. На самом делепрезидент провел выходные на Пальмовом побережье с Жаклин и детьми, что онисожалеют, что расстроили нас… Но так не будет. Все продолжается, всепо-настоящему. Это судьба…

Квинни покачала седой головой: ей было знакомо чувство, окотором рассказывала Пакстон.

— Я знаю, детка. Всегда так, когда кто-нибудь умрет. Тысидишь и ждешь, чтобы кто-то сказал, что ничего не случилось.

У меня это было, когда я теряла своих малышей. Нужно многовремени, чтобы справиться с горем.

Странным был День Благодарения в этом году. Трудно бытьблагодарным сумасшедшему, злому миру, который убивает людей задолго доотпущенного им срока. Нет, не до праздника… А каково сейчас семье Кеннеди? Дляних, наверное, эти дни похуже, чем самые страшные ночные кошмары. ЖаклинКеннеди сама организовала и продумала похороны до мелочей, вплоть до листков,отпечатанных в канцелярии Белого дома. На них она собственноручно написаласлова: «Господи, прими душу раба Твоего Джона Фицджералда Кеннеди», — ипоместила отрывки из его инаугурационной речи. «Это был конец эры… конецвремени, которое ушло и стало бесплотным прошлым… Факел перешел в руки новогопоколения, которое подхватит его…» Но что теперь делать с этим факелом?

Квинни выключила свет на кухне и поцеловала Пакстон на ночь.Они остановились на минуту в темноте: старая и молодая, черная и белая; общаяпотеря объединяет людей, затем Квинни пошла в свою комнату, а Пакстон наверх всвою, чтобы в одиночестве подумать о том, что ждет их впереди. Девочкачувствовала себя в долгу перед убитым президентом, так же как она была в долгуперед отцом. Она должна что-то сделать ради них… что-то важное в своей жизни,достойное их памяти. Но что?

Она лежала и думала о принципах, которых они придерживалисьв жизни, во что верили. Одного она любила и очень хорошо знала, о мысляхдругого могла только догадываться. Вдруг ее осенило. Она очень хотела начатьсамостоятельную жизнь и поступить в Гарвард, в котором они оба учились. Пакстонлежала с закрытыми глазами и обещала им сделать все, что в ее силах, чтобы онимогли гордиться ею. Это будет оправданием перед ними, обещанием, которое онанепременно выполнит. Она будет ждать весну и молиться о поступлении в Рэдклифф.

Последний конверт с ответом пришел в середине апреля.

Извещение о приеме Пакстон в «Сладкий шиповник» былополучено еще в марте. Вассар, Веллесли и Смит сообщили о своем согласии вначале апреля, но эти школы не интересовали Пакстон. Она аккуратно складывалаизвещения в стол и продолжала ждать того ответа, ради которого все былозатеяно, — ответа из журналистской школы Рэдклифф. Колледжи в Калифорниибыли для нее запасными вариантами. Она молилась о положительном ответе и вглубине души не могла поверить, что ей могут отказать. В конце концов, у неебыли хорошие оценки. Не отличные, но очень хорошие. Единственно ее беспокоилиневажные успехи в спорте и то, что она не имела никакого хобби помимо учебы.

Она любила писать стихи и короткие рассказы, увлекаласьфотографией, ходила в детстве на балет, поступила в драматический кружок впрошлом году, но затем решила, что это мешает учебе.

Она не раз слышала, что в Гарварде ценят многостороннеразвитых молодых людей и уделяют много внимания внефакультетским интересамстудентов.

Матери было очень приятно, что раньше других пришлоприглашение в «Сладкий шиповник», но у нее и без того хватало забот, поэтомуПакстон могла спокойно дожидаться ответа остальных. Мать рассказывала подругам,что Пакстон получила приглашения из других школ: это очень льстило еесамолюбию, но практически не значило ничего. Школа могла быть как в Калифорнии,так и на другой планете — дочь должна обязательно остаться на Юге. Онауговаривала Пакстон сделать «разумный» поступок и ответить в «Сладкий шиповник»до того, как придут извещения из других школ.