— Я не могу сделать этого, — спокойно ответилаПакстон.

Ее огромные зеленые глаза изучающе смотрели на мать, будтоона увидела ее впервые. — Я дала обещание. — Серьезнее обещания былдолг перед отцом.

— Ты не найдешь счастья в Бостоне. Там ужасный климат иплохой колледж. Тебе будет гораздо лучше рядом с домом, в кругу семьи, к томуже ты всегда сможешь поступить в Гарвард на последних курсах.

— Почему мы не можем подождать и узнать, принята я илинет, — это более разумно!

Но то, что имело смысл для нее, было абсолютно бессмысленнодля матери. Ее раздражало упрямое стремление Пакстон уехать на Север, когда онамогла спокойно поступить в «Сладкий шиповник» и остаться рядом с домом. Джорджпосвятил однажды целый субботний день, чтобы изложить сестре свою точку зренияв этом вопросе, и Пакстон улыбалась про себя, слушая его. Разговор с Джорджем —все равно что разговор с матерью. Они оба уверены, что ее жизнь неразрывносвязана с ними и что глупо с ее стороны пытаться расправить крылья и улететь кновым горизонтам.

— А как насчет папы, Джордж? У него все было не так ужплохо, хотя он в свое время уехал на Север и ходил в колледж с этимиянки? — Она поддразнивала брата, но он не понимал этого. К многочисленнымдобродетелям брата Бог забыл прибавить чувство юмора.

— Это разные вещи, Пакс. Ты же знаешь, я не патриотЮга.

Я просто считаю, что для девушки «Сладкий шиповник» —оптимальный вариант. Мать права. И у тебя нет никаких причин ехать в Бостон.

— Ну знаешь, с такими доводами Америку бы до сих пор неоткрыли, Джордж. Представляешь, если бы королева Изабелла уговорила Колумба неплыть в Новый Свет без особых причин. — Она смеялась над братом, но он незамечал этого.

— Мама права. Ты еще ребенок и делаешь все намнаперекор только для того, чтобы доказать, что уже большая. Ты не мужчина, инет никакого смысла в твоем желании попасть в Гарвард. Не мечтаешь же ты окарьере врача или юриста. Ты должна быть рядом с нами. Вдруг мама заболеет? Онане так молода, как хочет казаться, мы нужны ей здесь. — Он исчерпал вседоводы, в запасе остался только долг перед матерью. Пакстон никак не моглапонять, зачем они так стремятся оставить ее при себе, подрезать ей крылья всамом начале ее взрослой жизни. Видимо, они считали, что она принадлежит им безостатка.

— Ей всего пятьдесят восемь, а не девяносто три,Джордж!

Я не собираюсь просидеть у нее под боком остаток жизни,дожидаясь, пока понадобится моя помощь. И откуда ты знаешь, какую карьеру явыбрала для себя? Может быть, я хочу стать хирургом. Это дает мне право ехатьучиться на Север? Или я должна оставаться тут и печь булочки только потому, чтоя женщина?

— Этого мы тебе не предлагаем. — Джорджа все-такизадел ее тон.

— Я знаю, это. — Она стала говоритьспокойнее. — И «Сладкий шиповник» — чудесная школа, но я всю жизнь мечталапоступить в Рэдклифф.

— А если ты провалишься?

— Я поступлю, я должна. — Она пообещала бытьтакой, чтобы отец мог гордиться ею.

— И все-таки если ты не поступишь? — хладнокровнонастаивал он. — Тогда ты согласишься остаться на Юге?

— Может быть, — я не знаю. — Три школы ЛигиИви совсем не привлекали ее, а о Станфорде и Беркли она всерьез незадумывалась. Они слишком далеко, и у нее нет там никаких знакомых. —Посмотрим.

— Я полагаю, ты ответственно отнесешься к выбору,Пакстон. Дважды подумай, прежде чем расстраивать маму.

Почему же они, совершенно не задумываясь, расстраивают ее?Чего они хотят от нее? Зачем им нужно оставлять ее при себе в Саванне? Всюжизнь тогда придется ходить на званые обеды и ленчи с матерью, посещатьзаседания Общества дочерей Гражданской войны и когда-нибудь вступить-таки вБридж-клуб — тогда Беатрис Эндрюз будет довольна, а Пакстон покроется плесенью.Перспектива скиснуть здесь от тоски не привлекала ее. Она хочет чего-тобольшего и для начала — поступить в школу журналистов Рэдклифф.

Только Квинни выслушивала ее. Няня была единственнымчеловеком, любившим ее настолько, чтобы не мешать искать свой путь. Квинниодобряла ее поступки, считая, что девочке лучше жить независимо от людей,которые так много требуют от нее и так мало дают взамен. Квинни знала, что уПакси светлая голова, полная идей, которые стоит воплощать в жизнь, а не сидетьпод крылышком у матери и ждать замужества. Но если Пакстон после окончанияколледжа захочет вернуться домой, Квинни будет ждать ее и встретит сраспростертыми объятиями. Словом, она не собирается упрашивать ее остаться илиизводить своими нотациями, как некоторые.

Письмо пришло во вторник, оно лежало в почтовом ящике вместес другим, из Станфорда. У Пакстон перехватило дыхание, едва она заметила их.Был теплый весенний полдень, и она медленно брела из школы домой, думая омальчике, который пригласил ее на весенний студенческий бал. Она впервыеобратила на него внимание год назад, он был высокий, стройный, темноволосый, скрасивой стрижкой. Но встречался с другой девушкой, а сейчас внезапно пригласилее на вечер. В голове у нее был какой-то романтический сумбур, который стоилообсудить по приходе с Квинни. Но письмо затмило всех и вся. Ее будущее — в этомбелоснежном листочке, который сложен и запечатан в фирменный конверт Гарвардскогоуниверситета. Что там? «Дорогая мисс Эндрюз, нам приятно сообщить Вам, что Выприняты…» или «Дорогая мисс Эндрюз, мы сожалеем, но…».

Руки дрожали, когда она доставала конверты из почтовогоящика, не в силах решить, какой открыть первым. Она, опустилась на ступенькикрыльца их массивного кирпичного дома и разорвала первым письмо из Рэдклиффа —уже не было никаких сил терпеть неизвестность. Она отбросила со лба, волосы,облокотилась на затейливые кованые перила и на секунду закрыла глаза, умоляя отцаблагословить этот ответ… «Пожалуйста, ну пожалуйста… пусть я буду принята». Онаоткрыла глаза и быстро достала листок с ответом. В первом абзаце не было ничегоопределенного: только этикетные раскланивания — и какой замечательныйуниверситет Гарвард и какая она замечательная абитуриентка. Во втором абзаценашелся наконец ответ. Сердце остановилось, когда она прочла:

«Несмотря на то что Вы обладаете всеми качествами,необходимыми для поступления в Рэдклифф, мы полагаем в данный момент… возможно,другой институт… мы сожалеем, но уверены, что Вы добьетесь многого в любомакадемическом институте, который выберете… Желаем Вам всего наилучшего…» Глазамоментально наполнились слезами, слова и строчки заплясали и расплылись. В одинмиг все мечты рухнули. Рэдклифф отказал ей. Что делать? Может, ей действительноместо только на Юге, в семейном кругу с недалекими рассуждениями за обеденнымстолом с матерью и братом? Или все-таки поехать в Вассар, Веллесли или Смит,приславшие положительные ответы? Но они такие нудные, эти традиционные учебныезаведения.

Нервничая, она надорвала второй конверт. Может быть, стоитподумать о Станфорде? Но в первом же абзаце был почти дословно повторен ответиз Рэдклиффа. Они желали ей всего хорошего и советовали обратиться в другойколледж. Таким образом, выхода не оставалось. Правда, не пришел пока ответ изБеркли, но надежды на него никакой. Она чувствовала страшную тяжесть на душе,когда поднималась по ступенькам и входила в дом. Самое неприятное, что об этихотказах придется сказать матери и брату.