— Кузя, — позвала я, пес подошел, слегкапотягиваясь, а я, перегнувшись через подоконник, дала ему сосиску. — УСеньки два синяка, — решила я пожаловаться, понижая голос, чтобы племянникменя не услышал. — Упырь отобрал у него фотографию любимой девушки. Что тына это скажешь? — Услышав об Упыре, Кузя насторожился. Упыря он терпеть немог. Прошлым летом, воспользовавшись тем, что характер у пса на редкостьблагодушный, Упырь сыграл с ним злую шутку, правда, здорово поплатился за это.Терпеливый Кузя пришел в бешенство и покусал мучителя, тому наложили двенадцатьшвов в районе тазобедренного сустава, и парень пару недель мог либо стоять,либо лежать на животе, но только не сидеть. Его мамаша, Валька Клюквина, на тупору как раз пребывала в редком межзапойном состоянии и, явившись в наш двор,визгливо требовала изничтожить Кузю. Пса мы отстояли, и с тех пор у Кузи сУпырем пошла вражда. Упырь в нашем дворе появляться не рисковал, чему жильцытрех пятиэтажек были безумно рады.

Кузя проглотил сосиску, хитро посмотрел на меня и перевелвзгляд в сторону, как раз туда, где между двумя домами был выход с нашегодвора.

— Думаешь, следует Упыря навестить? —насторожилась я. Пес вполне отчетливо кивнул. Я потерла нос, покусала губы и наконецсогласилась. — Ладно, по крайней мере мы должны выяснить, что происходит икак далеко все это зашло. Не могу я позволить, чтобы ребенка колотил какой-тотам Упырь. — Я еще некоторое время распиналась в том же духе, скармливаясобаке сосиски. Кузя ел степенно, не чавкал, время от времени поглядывая навыход со двора. Облизнулся и тихо тявкнул. Если честно, я всегда замечала засобой склонность к болтливости, а уж когда волнуюсь, тут просто беда какая-то:тараторю без остановки. Даже Кузя обратил на это внимание, мне стало стыдно, ясказала ему:

— Жди, — отошла от подоконника, сняла фартук ипрокралась к маленькой комнате.

Сенька крепко спал, свесив голову с кушетки. Я на цыпочкахподошла к нему, осторожно сняла наушники, выключила магнитофон и спешнопокинула квартиру. Кузя сидел возле подъезда. Я свистнула, и мы, тревожнооглядываясь, отправились со двора. В основном оглядывался Кузя, как я ужесказала, покидать двор он не любил, но другом был верным, оттого и вышагивал рядом,хотя особого удовольствия от этого не испытывал.

Миновав гаражи, мы вошли в соседний двор. Пес насторожился.

— Для начала проведем разведку, — сочланеобходимым пояснить я, чтобы он понапрасну не ломал себе голову. — А ужпосле этого отправимся к Упырю.

Не успели мы сделать и десяти шагов, как в кустах акации пососедству что-то затрещало и на узкую тропинку выскочил мальчишка лет восьми и,едва не сбив Кузю (тот успел вовремя отпрыгнуть), опрометью бросился через двори скрылся за углом двухэтажки, где располагался магазин. Только-только мыначали приходить в себя, как в кустах вновь раздался треск, затем послышалсястранный шлепок, кто-то охнул и громко сказал:

— Холера…

Кузя выразил недоумение легким шевелением ушей, а я полезлав кусты, потому что голос мне показался знакомым. С некоторой настороженностьюраздвинув ветки, я увидела метрах в трех от песочницы нашего участковогоПетровича, мужчину внушительной комплекции и совершенно лысого. В настоящиймомент он, припадая на одну ногу, ковылял к песочнице. Лысина его приобрелабрусничный оттенок, а я с удивлением отметила, что выглядит Петрович крайненепривычно: без головного убора да еще и в спортивном костюме.

— Петрович, — позвала я. — От тебя Чугунокулепетнул?

Участковый выпрямился, посмотрел на меня и бодро гаркнул:

— Здорово, Дарья.

— Здорово, — кивнула я, подходя ближе. Мыустроились на песочнице, а Кузя остался возле акации, бдительно поглядывая посторонам.

— Куда направились? — спросил Петрович, потираяколено.

— Дело есть. Ты упал, что ли?

— Ну… За гаражами детвора костер разложила, в такую-тожарищу. Пришлось внушить. Пока огонь заливали, какой-то чертенок из карманасигареты свистнул. Что ты будешь делать… одно слово: сорванцы. И как горох вразные стороны. Побежал за Чугунком, да где там… в коленке что-то щелкнуло. Незнаешь, чего это?

— Надоел ты мне со своей коленкой, — отмахнуласья. — Раз сто тебе предлагала: иди в наш реабилитационный центр. Врачилучшие в городе и прямо напротив твоего дома, а тебе для своего здоровья лишнийшаг лень сделать.

— Не ворчи, Дарья, пойду лечиться, вот ей-богу. Впонедельник.

— Закормил понедельниками…

— Честно пойду… А чего у вас за дело с Кузей?

— Упыря ищем. Не видел?

— Зачем тебе Упырь? — искренне удивилсяучастковый.

— Племяннику моему, Сеньке, наставил синяков. Боюсь,этим дело не кончится. Упырь у него фотографию отобрал, девчонка подарила,Сенька, само собой, в драку, ну и получил.

— А фотография?

— Фотография у Сереги. Добром не отдаст. А Сенькапарень упертый…

— Есть в кого, — хмыкнул Петрович, затем протяжновздохнул и поскреб в затылке. — Фотографию не отдаст. Скажет, потерял иливыбросил. А Сеньку дразнить будет, на это он мастер… Надо что-то с Упыремделать. Замучил всех. Григорьев из сорок восьмой жаловался: колпаки свистнули.Ясно, что Упырь с дружками, так ведь не поймали.

— Упырь осторожный, — со злостью заметила я.

— Ну… твоими молитвами. Говорил я тебе тогда: пустоедело его от колонии спасать. Нутро у него гнилое, а ты: ребенок, ребенок… Воттеперь не ребенок, и самое ему в колонии место, а ведь не докажешь. Законылучше меня знает, я ему слово, он мне пять.

— У него условный срок когда кончается?

— Месяц остался. А чего?

— Ничего, размышляю. А ты почему не при параде? —додумалась спросить я, глядя на видавший виды спортивный костюм участкового.

— Так какой теперь парад? Третий день на пенсии. Всубботу проводили.

— Ты на пенсии? — не поверила я.

— Конечно, — обиделся Петрович. — Все срокивышли. Пора и молодым дорогу дать. А я уж на общественных началах…

— Кто ж у нас теперь участковый?

— Андрюшка Коломейцев, Марьи Петровны внук, из стоседьмого дома. Вот, пришел на смену… Правда, временно. Парень он неплохой, ачто до молодости, так молодость не порок. Жизнь, она всему научит.

— Надо бы мне с ним встретиться, — заметила я.