Зачем тебе такая машина, спросил я его как-то; мы совершенноне подружились, но вынужденно много общались; работа сближает.

Я сам долго думал, сказал он честно, и только потом понял:это машина для съема.

Если бы он снимал девок только на стороне, я бы ничегопротив не имел — с какой стати? В конце концов, это обоюдный процесс,включающий и мальчиков и девочек. Примитивные сексуальные ритуалы. Инициация.Формирование основных поведенческих инстинктов. Но он хватал за все места и техдевчонок, которые работали у него как у научрука, а вот это, по-моему,препоганейшее нарушение нравов и обычаев. Ты же ученый, а не рокер. Имположено. А тебе западло. Кто сказал? Никто конкретно не сказал. Традициивеков. Не обсуждается.

Но он таких непонятных тонкостей не признавал. Все мое.

То же самое, кстати, и с их научными работами… Все, чтосоздано под моим руководством, — все мое. И вот тут, кстати, даже натрадицию не всегда обопрешься. Могут и облокотиться.

С Маринкой у нас никогда ничего не было, и даже в мыслях яфривольного не держал, потому что — ну почти сестра. В одном доме росли, всадике на одном горшке сидели (с интервалом в несколько лет, но это не в счет).Какая тут к черту романтика? Я в нескольких американских фильмах такиедебильные парочки видел — друзья настолько, что никаких нормальныхбиологических чувств, а потом они вдруг сталкиваются лбами, прозревают ипонимают наконец, что были созданы друг для друга. В жизни с таким я никогда невстречался и слышать не слышал. Потому что случаи конгруэнтно-избирательногоидиотизма, наверное, феноменально редки. Поскольку не способствуют выживанию.

И про увлечения ее я многое знал и, собственно, относился кэтому без выраженных эмоций. Она даже приходила ко мне советоваться по поводуодной поначалу довольно забавной ситуации, которая грозила стать совсем незабавной. И я что-то посоветовал, и — уж благодаря ли моему совету или вопреки— но ситуация быстро и бескровно рассосалась. Сам же я медленно и осторожно,ходя кругами, присматривался к Инке. Смущало только одно — что эта дылда вышеменя на два пальца. А так…

Вру, опять вру. Вовсе не это меня смущало. А то, что если счеловеком по-настоящему сближаешься, то он рано или поздно получает доступ ктвоим слабым местам. А я к этому еще не готов… во всяком случае, думал, что неготов. В Инке был стержень, хороший каленый стержень. Это многих отпугивало, ия тоже, как остальные идиоты… в общем, вел себя глупо. Однако кругами ходить непереставал.

И тут Маринку решительно и по-спортивному быстро подцепилАртур. На счет «раз». Подсек, не вываживая — дернул, да и на сковородку,жарить. Казалось бы, ну что мне до этого? Вот. Ничего. А я взбеленился. Это былапрель. Да, самый конец апреля. Не март, конечно, но все равно весна — темболее такая запоздалая.

Мы ходили по колено в воде.

Потом началось наводнение — потому что сразу и ливни, и таетснег, и ветер южный ураганный, и дамба уже наоборот — мешает воде вытекать… Вобщем, три или четыре дня не ходило метро, неделю не было занятий. Первые этажиунивера залило. Говорили, что не обошлось без жертв — не на Васильевском,правда, а на Крестовском — смыло несколько машин, и еще возле Невскоголесопарка — там вообще автобус снесло в реку, и чудо, что он оказался почтипустой.

Все эти дни я сидел дома и не мог перестать думать о том,как бы мне утопить Артура, чтобы никто ничего не видел и чтобы не оставитьследов преступления. Все планы были блестящи. Единственно, что меня остановило,так это дождь: мерзкий, всепроникающий, почти горизонтальный. Ходить противнего можно было только медленным кролем — а я почти не умею плавать.

Каждый вечер к соседнему парадному подъезжала темно-серая«ауди», и несколько минут спустя Маринка в зеленом плаще с капюшономвыкатывалась из-под козырька и прыгала на переднее сиденье.

Я, между нами говоря, не всегда себя понимаю. Во всякомслучае, реже, чем других. Чего я взбеленился, скажите? Повторяю, никогда яМаринку не представлял рядом с собой, никогда не ревновал ее к другим парням, атут… Затмение нашло. Амок, говоря выспренним старинным штилем.

Лбом и коленками я пересчитал все твердые острые углы внашей нелепой квартире, целыми днями слоняясь от кухонного окна, уставленногогоршками с чем-то зеленым, которое никогда не цвело, и до навечно запертыхмежкомнатных дверей в моей комнате — за ними были еще две анфиладные комнаты,чужие, других хозяев, и на моей памяти в них никогда никто не жил, кроме мышей.На двери висела карта адмирала Пири Рейса, там же его портрет и — повыше —портрет Миклухо-Маклая. Не представляю, что они не поделили, но старательносмотрели в разные стороны, игнорируя друг друга.

Как и положено в этой реальности, спасла меня сессия. Послесдачи этнографии Северного Урала я проснулся сравнительно нормальным человеком,способным даже с иронией и сарказмом посмотреть на себя прежнего. Хотя,конечно, иронический и даже саркастический взгляд на столь жалкое существо неделал мне чести…

Тогда, кстати, и стало наконец известно, что денег на летнийполевой сезон ректорату удалось немного добыть и что отряд начинает в спешномпорядке формироваться. Под командованием кэфээна Брево, фольклориста. А мнепофиг, сказал я себе, пусть будет фольклорист, я не сноб. Пошел и записалсясреди первых. И Патрик записалась — еще раньше меня.

Вот… А буквально через день-два после этого Артур этак легкои непринужденно Маринку отпустил: дескать, пока-пока… что, ты еще здесь,золотая рыбка?

И завел себе Вику.

Типа решил отдохнуть от брюнеток и попрактиковаться наблондинках. Вика, между прочим, была натуральной блондинкой. В обоих смыслах.

Кстати, я долго думал, что если у блондинок корни волостемные — то это значит, что блондинка не настоящая, а крашеная. Так вот — фиг.Смотреть надо не на цвет корней, а на плавность перехода: если граница светлогои темного резкая, вот тогда крашеная. А если переход плавный — натуральная.

Зачем я это говорю? Просто так. Может, пригодитсякому-нибудь. Из-за какой только фигни люди себе жизнь не калечили. Может, якого-то сейчас спасаю.

Вы ведь только представьте, Маринка как-то не сразу поняла,что ей дали отлуп. Не, не так. Гирьку с весов скинули, граммовую такую, почтиглазом не видимую. Вынесли за скобки и сократили. С рукава сдули вместе спухом.

Знаете, такое даже с самыми умными людьми бывает: тупят.Особенно если что-то серьезное и в первый раз. А некоторые вещи случаютсятолько с умными, у кого мозги быстрей рефлексов. Что, неужели это со мной? Такне бывает… Ведь никаких признаков не видел. Всему находил объяснения.Предательство и смерть — это то, что случается только с другими… ну и томуподобное. Зато когда до нее наконец дошло…

Мы — отряд — как раз собрались в общаге на Кораблях напредмет инвентаря. У кого-то из наших давно было все свое: рюкзаки, спальники,пенки, посуда, — а кому-то приходилось занимать у археологов и геологов —они обычно отправляются на практику тогда, когда мы уже возвращаемся. Лежалоестарье стаскивали от добрых людей, и Джор раскладывал это по полу рекреационнойкомнаты — осмотреть и слегка проветрить; а Маринка, Валя и Аська Антикайненустроили волейбол в кружок. Мы с Хайямом как раз сравнивали достоинства трех мыльниц— моего «панаса», его «никона» и отрядного «пентакса», у которого был одинсерьезный плюс — это неубиваемость и непромокаемость, а все прочее — толькоминусы. Так что именно тогда я сделал первый сенсационный снимок события… какэто по-русску… «события, положившего начало длинной цепочке других событий,приведших к логическому концу…».