При этом Ладик (мы не сговаривались: Рудик и Ладик, безвариантов) отнюдь не был чайником или психом в том виде, в каком мы привыкли ихвидеть в телевизоре. С нами ему вышло по пути, поскольку писал он сейчасмонографию об Элиасе Леннроте, великом финском фольклористе, открывшем длявсего мира «Калевалу». Ладислав Каренович намеревался пройти путями Ленрота ипровести, что называется, «следовый анализ» — попытаться определить, насколькотщателен был финн в своих исследованиях, не пропустил ли он чего-то важного и,наоборот, не добавил ли чего от себя; или, что случается чаще, чем подсказываетнам здравый смысл, не принял ли он за фольклор народный пересказ какого-нибудьмодного французского романа или поэмы Жуковского…

Тут мы ударились в этнографические и фольклористские байки,вспомнили, что пиво и рыбка еще остались, — и дорога стала болееосмысленной. Как известно, красоты околожелезнодорожных пейзажей сильнопреувеличены.

Высаживались мы в половине одиннадцатого, в светлыхсумерках. Переправив отрядный скарб из вагона на перрон, расположились на нем,а Рудик и Ладик пошли искать договоренный автобус. В результате они еговсе-таки нашли, несмотря на железный экспедиционный закон: если двое заочнодоговариваются о встрече, они обязательно имеют в виду разные точки рандеву. Мыоба ждали, я у аптеки, а я в кино искала вас…

В общем, в путь мы тронулись ровно в полночь. Я не пугаю ине нагнетаю, я просто соблюдаю точность повествования.

Вторая подряд ночь в автобусе стоила мне нехорошего кошмара,пересказать который невозможно, потому что в нем ничего не происходит. То естья просто пытаюсь выбраться из бэхи, а меня что-то держит. Зацепился. Пытаюсьпонять чем, дергаюсь — бесполезно. Снаружи пальба. И вдруг становится тихо.Совсем тихо. Абсолютно. И я не сразу понимаю, что стало тихо, и продолжаюдергаться, и вдруг до меня доходит…

Это повторяющийся кошмар на самом-то деле. Нечастый, но и неэпизодический. Я так никогда и не узнал, из-за чего все затихло и что я там, восне, понял. Мне просто становится… я не знаю, как сказать: не страшно, нежутко, это не ужас, нет — это что-то по ту сторону ужаса. Я даже не кричу,просто молча просыпаюсь… и раньше, и сейчас… потомучто кричать ужебессмысленно. Крик — это все-таки крик кому-то… и если уж своих не осталось, тоБогу, потому что он хотя бы может быть. А я просыпаюсь молча, в полномотчаянии…

Я, кстати, никому не говорил в универе, что был на войне. Никтоне знает, даже Маринка. Ей я соврал, что служил на Сахалине, но и об этомпопросил не трепаться — типа стесняюсь, что не смог откосить…

И хорошо, что не знают.

Стекло было холодным, запотевшим. Я прижался к нему лбом.Потом протер окошко. По ту сторону был туман, не слишком густой. В туманеплавали сосны. Или лиственницы. Туман немножко светился лиловым, и казалось,что мы едем внутри огромной ртутной трубки.

Я встал, чтобы просто почувствовать тело. Все спали. Япрошел к водителю.

— Выпустить? — негромко спросил он.

— Нет. Устал сидеть.

— Здесь дорога сносная. А как вы от Калевалы…

— Как-нибудь.

— Лишь бы дожди не зарядили.

— Это да.

— Там все дороги лесовозами побили. Тайгу вывозят. Таквывозят, что скоро здесь тундра будет. Прямо лесными дорогами, через границу.Погранцы, гады, все в доле.

Погранцы всегда в доле, хотел я сказать, но не сказал. Тогдабы старое неминуемо потянуло за язык, пришлось бы рассказывать, как легко бандауходила через границу, а потом легко появлялась в другом месте, у нас заспинами.

— Но, с другой стороны, если что случится — к нимвсегда можно обращаться, не отказывают. Понятно, милиции-больниции — накилометр от поселка отошел, и ек, лесорубы только да геологи, а у них у самихчто — пустые руки, да и только. Ну и эмчеэсовская тренировочная база имеется,лесные пожары тушить учатся. Пока научатся, как раз тайгу-то всю с корешками…

Мы еще приятно полушепотом поговорили о грустных наступившихвременах, доставили друг другу удовольствие, и я поплелся на свое место.

Все сидели поодиночке, только Артур и Вика как обнялись напереднем сиденье, так и заснули. А потом я увидел, что Патрик приоткрыла глазаи медленным движением приподняла край одеяла-спальника, которым укрывалась.Все-таки было не жарко.

— Замерзла, — одними губами шепнула она.

Я сел рядом, прикрылся тем же спальником — и только тогдапонял, как, черт возьми, холодно в автобусе. Неужели нельзя включить обогрев?..

Ровно в этот момент мотор чихнул несколько раз и заглох. Явысунулся в проход. На моих глазах медленно потемнел, словно остыл, приборныйщиток — и так же медленно сошло на нет световое пятно на тумане. Погасли фары.Во внезапной тишине, сильно хрустя колесами по чему-то ломкому — как будто поракушкам, — автобус прокатился чуть-чуть и замер.

— Что там? — тихо спросила Патрик.

— Приехали, — как бы в ответ ей проворчалводитель.

— Не ходи, — шепнула Патрик мне совсем наухо. — Если надо будет толкать, позовут…

Я кивнул. С Инкой было хорошо и тепло. Но все-такивысвободил правую руку, дотянулся до запотевшего стекла и несколько раз провелпо нему рукой.

И мы оба увидели, как из-за деревьев, стоящих по пояс втумане, поднялось что-то сиренево-бледное — по форме медуза… Вы видели,наверное, во всяких сувенирных лавочках продают волшебные лампы: прозрачныеполые шары с маленьким шариком в центре, и от этого шарика к стеклянной сферестекают электрические разряды, похожие на извивающиеся светящиеся нити? Вот иэта медуза чем-то напоминала те лампы, поскольку была соткана из множестватаких извивающихся белесовато-сиреневых нитей. Она всплыла медленно и зависла,а потом чуть накренилась — длинные «щупальца» тянулись за ней, — и поплылавперед, забирая вправо, явно собираясь перелететь дорогу нашему автобусу…

Я не помню, как мы с Патриком оказались рядом с шофером. Влобовое стекло, запотевшее значительно меньше, чем все остальные, «медуза» былавидна отчетливо. Она проплыла над самыми деревьями совсем недалеко от нас,потом замедлила движение, сделалась более яркой и скорее синей, чемсиреневой, — и вдруг пропала, оставив после себя только след на сетчаткеглаз. Я закрыл глаза, чтобы этот след проявился и запомнился. Так… в центречто-то вроде иглы или веретена, сверху веретена подвижный купол зонта с длиннойбахромой по краям, а снизу — этакий опрокинутый полураскрывшийся одуванчик…

И тут фары загорелись — сразу ярко, так что окружающий туманвспыхнул, и больше не стало видно ничего; и приборный щиток осветился.

Водитель повернул ключ, мотор с полоборота зафыркал.

— Что это было? — спросила Патрик.

— А, — махнул рукой водитель. — У пиндосов вНорвегии какой-то особый локатор стоит. Как они его включат, так у нас тутвсякое летание начинается. Сейчас хоть на малых газах гоняют его, а летдвадцать назад чуть весь Петрозаводск не спалили…