Словно очнувшись от тяжелого сна, женщина медленно подняла голову и взглянула Иде прямо в глаза. На лице старухи была написана такая печаль, что сердце девушки сжалось от страха.

— Тебе не следовало сегодня приходить сюда, Ида из Пивинси, — словно прочитав ее мысли, произнесла Эдит, затем, помолчав, потрясла головой так что седая прядь упала ей на лоб, и добавила: — Нет, что я такое говорю? Ты не могла ничего изменить: это Божья воля привела тебя сюда. Человек не в силах повлиять на судьбу: можно лишь подготовить себя к выполнению воли Всевышнего наилучшим образом, — но, похоже, у меня не осталось времени помочь тебе в этом. Ты должна пройти все испытания, что выпадут на твою долю, с честью, и первое из низ уже совсем близко.

— О господи! Эдит, о чем ты? — испугалась Ида.

— Опять о Вильгельме, дочка. Конец правлению саксов придет сегодня.

— Сегодня? — Ида в изумлении вскочила на ноги. — Ты хочешь сказать, что война уже началась?

— Если я скажу «да», это вовсе не значит, что ты должна немедленно бежать домой. Неужели ты думаешь, что одна хрупкая девушка способна остановить целую армию? Ты не сможешь заставить корабли повернуть обратно во Францию.

— Я хочу убедиться, что с моей семьей все в порядке.

— Ведетта обо всем позаботится, не переживай. Как только появятся первые корабли норманнов, она со всеми домашними отправится туда, где будет безопасно, а потом… потом начнет все сначала: найдет мужчину, который сможет о ней позаботиться. Тебе нет нужды за них бояться.

— Но они не могут уехать без меня! — воскликнула Ида. — Мне надо бежать домой.

— Нет, даже ради тебя она не задержится ни на мгновение, — спокойно возразила Эдит, медленно поднимаясь, чтобы проводить Иду. — Ведетта красавица, но глупой ее не назовешь: если почувствует опасность, ради спасения младших детей она не станет ждать, когда ее старшая дочь вдоволь нагуляется. Ей будет тяжело принять такое решение, потому что она любит тебя, но медлить она не станет: схватит все, что сможет увезти, и тут же покинет Пивинси.

— Этого не может быть, — едва слышно пролепетала Ида, но внутренний голос подсказывал, что Эдит права.

Девушка разрыдалась и опрометью выскочила из хижины, а следом за ней помчались и обе ее собаки. Надо скорее добраться до дома. Может, на этот раз пророчество старой Эдит не сбудется? Остановилась девушка только на поляне, откуда открывался вид на Пивинси и реку, на которую выходили окна ее дома, и замерла от ужаса: у самого берега бились бортами друг о друга длинные узкие корабли. Вооруженные люди в длинных серых кольчугах прыгали в волны прибоя, по легким мосткам поспешно сводили на сушу лошадей и переносили поклажу. То и дело раздавались команды, выкрики и брань, конское ржание, а то и женский визг. Можно было только догадываться, что делают норманны с саксами и их женщинами, которые не успели уехать или спрятаться. Ида пригнулась как можно ниже, прижала к земле обеих собак и, глядя на свой родной дом, молилась, чтобы ее семья успела покинуть город.

Наконец разгрузка закончилась, и норманны, оседлав лошадей, небольшими отрядами стали покидать Пивинси. Сердце у девушки упало. Зачем она теряла время, наблюдая, как иноземные солдаты занимают город? Надо было сразу же бежать, а теперь… Ей следовало бы догадаться, что норманны, вступив в Пивинси, отправятся на разведку, чтобы запастись провизией и фуражом. Вполне возможно также, что они пустятся в погоню за беженцами в надежде захватить ценности, которые те взяли с собой. Захватчики всегда жаждут добычи, и, если награбленного в Пивинси им покажется мало, они не преминут опустошить округу… Девушка нервно сжала кулаки, по телу ее пробежал озноб. Надо куда-то спрятаться, найти надежное убежище, и как можно скорее! Ида быстро огляделась и, присмотрев неподалеку небольшую рощу с густой порослью молодняка, поспешила туда, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви. Собаки не отставали от хозяйки. Шепотом приказав им лечь, Ида легонько сжала руками их узкие морды, давая понять, чтобы вели себя тихо и не шевелились.

Эдит и на этот раз оказалась права: не было сомнений, что, как только на горизонте показались первые паруса неприятеля, ее семья спешно покинула Пивинси. Ида нисколько не осуждала мать: в подобных обстоятельствах она и сама поступила бы точно так же — и не испытывала ни обиды, ни горечи, ни отчаяния.

То и дело посматривая в просвет между ветками, она вдруг заметила, что по холму прямо к ее убежищу движется конный отряд и мысленно обругала себя: вместо того чтобы сидеть в избушке Эдит, в безопасном уединенном убежище, она помчалась к мамочке. Останься Ида в хижине старухи, все могло быть по-другому: у нее было бы время спокойно обдумать, куда бежать, и без помех подготовиться… Впрочем, что толку в бесполезных сожалениях: сделанного не исправишь, — так что придется сидеть, скрючившись как улитка в раковине, и положиться на волю судьбы. Ида даже дышать боялась — каждое движение могло выдать ее присутствие. От неудобной позы затекли ноги, ныла поясница и сводило плечи, но ничего не поделаешь: придется потерпеть, — а с наступлением ночи уже что-то предпринимать. Тогда хоть появится шанс незаметно скрыться. Она вернется к Эдит, и, если та захочет, они вместе покинут эти места… Ида бормотала проклятия и молилась, чтобы в ее доме, когда там появятся норманны, им нечем было поживиться.

— Похоже, и здесь никого! Хозяева успели сбежать, — поднимая с пола пустую деревянную миску, громко объявил Танкред Уллак и заглянул в соседнюю комнату.

— Но кровати-то они, надеюсь, оставили? — усмехнулся Дрого де Тулон.

— Да, и вполне удобные.

— Гарнье, дружище! — Дрого ткнул в бок товарища, который с мрачным и угрюмым видом стоял рядом. — Неси-ка сюда наши вещи, а мой Иво пока поищет что-нибудь съестное.

— Никогда в жизни ноги моей не будет на палубе, — простонал Гарнье, бледный как полотно. — Не переношу морскую качку: доконала она меня совсем. Теперь я буду жить только на суше, хоть застрелите…

Дрого расхохотался и подтолкнул Гарнье к кровати. Страдалец растянулся на постели и замер, не в силах пошевелиться, а Дрого внимательно оглядел комнату. Дом явно покидали в спешке: на полу раскиданы одежда и игрушки, шкафы распахнуты, предметы обихода и посуда в беспорядке, — и все же, несмотря на это, чувствовалось, что здешние хозяева люди зажиточные и дом содержали в чистоте.

— Мне следовало бы осмотреть постель, — раздался с кровати жалобный голос Гарнье. — Но мне так хреново, что я и двинуться не могу. Так что пусть саксонские клопы сожрут меня живьем.

— Не думаю, что здесь есть хоть один клоп, дружище. Судя по всему, хозяева этого дома следили за чистотой и не бедствовали.

— Ты так говоришь, будто они тебе родные? — усмехнулся Гарнье.

Дрого улыбнулся в ответ: друзья часто подтрунивали над его почти маниакальной приверженностью к чистоте, которая многим казалась неуместной в походной жизни, — и сказал:

— Отдыхай, дружище: тебе сейчас нужен покой.