– Все, Тэд, – сказал он, целуя сына. – Там ничего нет. Списпокойно.

Но Тэд еще долго не мог уснуть, и прежде, чем ему этоудалось, дверца опять тихо скрипнула, ее мертвый зев приоткрыл мертвую черноту– черноту, где таилось нечто шерстистое, с острыми зубами, пахнущее кровью игнилью.

– Привет, Тэд, – прошептал монстр своим протухшим голосом, илуна заглянула в окошко, как белый, выпученный глаз мертвеца.

Той весной самой старой из жителей Касл-Рока была ЭвелинЧалмерс, которую старожилы называли тетя Эвви, а почтальон Джордж Мира – неиначе как «старая болтливая стерва». Джордж Мира доставлял ей почту, состоящуюиз каталогов, приложений к «Ридерс дайджест» и брошюрок Братства Христова, ивыслушивал ее бесконечные монологи. «Единственное, что эта старая болтливаястерва говорит толкового, так это предсказания погоды», – говаривал Джорджсвоим приятелям, собираясь с ними у «Пьяного Тигра». Дурацкое имя для бара, ноим оно нравилось, поскольку бар все равно был единственным в округе.

Все соглашались с Джорджем. Тетя Эвви считалась старейшейжительницей Касл-Рока с тех пор, как столетний Арнольд Хиберт, который подконец впал в маразм, и беседовать с ним было все равно, что с пустой жестянкойиз-под кошачьего супа, свалился с крыльца местного дома для престарелых исломал шею.

Тетя Эвви была уже почти такой же старой, как Арни Хиберт, ипочти в таком же маразме, но в свои девяносто три она находила достаточно сил,чтобы ежедневно препираться с Джорджем Мирой, и оказалась достаточносообразительной, чтобы не потерять свой дом, как Арни.

И она неподражаемо предсказывала погоду. В городе все знали,что тетя Эвви никогда не ошибается относительно трех вещей: недели, когда нужноначинать сенокос, какая в этом году уродится черника, и какая будет погода.

Однажды в этом июне она подковыляла к своему почтовому ящику(который, как подумал Джордж Мира, перейдет к Вину Мерченту, когда старойболтливой стервы не станет). Она изо всех сил прокричала приветствие (ееглухота, как это обычно бывает, заставляла ее думать, что все вокруг такжеглухи) и после прокаркала, что нынешнее лето будет самым жарким за последниетридцать лет. «И в начале, и в конце, – каркала Эвви в полуденной тишине. – Ивсередине».

– Правда? – спросил Джордж.

– Что-о?

– Я спрашиваю, это правда? – тете Эвви нужно было кричать всамое ухо.

– Я поцелую свинью, если будет не так! – торжествующепрокаркала тетя Эвви. Пепел ее сигареты упал на плечо форменной блузы Джорджа,выстиранной только накануне; он безропотно стряхнул его. Тетя Эвви сунулась вокошко его машины – все лучше, чем вопить ему в ухо.

– Все полевые мыши попрятались в подвалах! Томми Нодье виделу Моссунтик-Понд, как олень чешет свои рога! Трава под снегом осталась зеленой!Зеленой, Мира!

– Неужели? – спросил Мира, поскольку нужно было что-тоспросить. У него уже начинала болеть голова.

– Что-о?

– Неужели, тетя Эвви? – заорал Джордж Мира, брызнув слюной влицо старухе.

– Еще бы! – тетя Эвви кивнула в полном восторге. – И еще явидела прошлым вечером марево на горизонте. Плохой знак, Мира! Слишком ранонаступает жара! Ох, многие умрут от жары этим летом!

– Мне пора, тетя Эвви! – прокричал Джордж Мира. – Нужноотвезти телеграмму Стрингеру Болье!

Тетя Эвви Чалмерс откинула голову и захихикала. Онахихикала, пока не закашлялась, роняя пепел на халат. Она выплюнула последнийдюйм сигареты, и он лежал, дымясь, на асфальте, рядом с ее туфлей, черной каккухонная плита, и тесной, как корсет – туфлей старухи.

– Телеграмму французу Болье? Да он не сможет прочитать даженадпись на собственном памятнике!

– Мне надо ехать, тетя Эвви! – сказал поспешно Джордж инажал на газ.

– Француз Болье – самый большой болван из всех, созданныхбогом! – прокаркала тетя Эвви в столбе пыли, оставленном машиной Джорджа.

Она постояла возле почтового ящика, глядя ему вслед. Для неепочты не было, как почти всегда. Большинство из ее знакомых, умеющих писать,были уже мертвы. Она собиралась вскоре последовать за ними. Наступающее летовызывало у нее мрачные предчувствия. Она могла говорить о мышах, прячущихся вподвалах, или о мареве на горизонте, но не говорила ни о жаре, встающей сполей, как чудовищный зверь со спутанной шерстью и красными глазами; ни о еестрашных снах; ни о беспричинных слезах, приходивших к ней по утрам, слезахкоторые не несли облегчения, а разъедали глаза, как пот. Она не говорила оветре, несшем безумие и смерть.

– Джордж Мира, ты – старый пердун, – произнесла тетя Эвви смягким мэнским выговором, придающем словам одновременно ласковость иязвительность.

Она медленно направилась назад к дому, по пути остановившисьи поглядев на небо, еще окрашенное в нежные весенние тона. Но она чувствовалатам будущую жару. Будущую смерть.

За год до этого лета, когда старый «Ягуар» Вика Трентонаначал издавать неприятный лязгающий звук где-то над левым передним колесом,именно Джордж Мира посоветовал ему обратиться в мастерскую Джо Кэмбера наокраине Касл-Рока. «Он очень странно делает такие дела, – говорил он Викутогда, стоя с ним у почтового ящика. – Говорит, что ничего не выйдет, потом вседелает как надо, и ты же оказываешься виноватым». Вик еще долго размышлял,правильно ли он понял почтальона, или это какая-то мэнская шутка.

Все же он позвонил Кэмберу, и однажды в июле (гораздо менеежарком, чем следующий) они все вместе – он, Донна и Тэд – отправились туда.Дважды Вику приходилось останавливаться и спрашивать дорогу, и с тех пор онзвал эти места не иначе, как Восточная Глушь.

Пока он заезжал во двор к Кэмберам, переднее колесо лязгалоеще сильнее, чем раньше. Трехлетний тогда Тэд сидел на коленях у Донны иулыбался, его всегда веселили поездки на папиной машине.

Во дворе они увидели мальчика лет восьми-девяти, бьющего помячу старой бейсбольной битой. Мяч отлетал в сторону, стукался о стену сарая,где, как решил Вик, и размещался гараж мистера Кэмбера, и возвращался обратно.

– Добрый день, – сказал мальчик. – Вы мистер Трентон?

– Точно, – ответил Вик.

– Сейчас позову папу, – сказал мальчик и исчез в сарае.

Все трое Трентонов вылезли, и Вик без особого оптимизмаподнял крышку и уставился на проклятое колесо.

Быть может, ему придется еще тащить машину в Портленд. Непохоже, что ему здесь помогут.