В 1944-м, когда Гэри Педье было двадцать, он в одиночкузахватил немецкую огневую точку во Франции и после этого, с шестью пулевымиранениями, десять миль топал в рядах своего взвода, прежде чем лишилсясознания. За этот подвиг он был представлен к высшей награде – кресту «Забоевые заслуги». В 1968-м он рассказал Бадди Торджесону, что выкинул медаль вмусорку. Бадди был шокирован, особенно когда Гэри пояснил, что сперва онпытался утопить ее в унитазе, но она не пролезала в дыру.

Но местные хиппи восприняли этот его поступок с восхищением.Летом 68-го многие из них проводили лето в Озерном краю перед возвращением всвои колледжи, где им предстояло вновь изощряться в акциях протеста.

Когда Гэри поведал о своем поступке Бадди Торджесону,работавшему на станции «Эссо» в Касл-Фолле, сообщение об этом перекочевало настраницы местной газеты. Репортеры превратили очередное проявление пьяногобреда Гэри в антивоенный акт, и все хиппи тут же устремились к Гэри, чтобывыразить ему свой восторг.

Гэри показывал им всем только один предмет – свой«винчестер». Он велел им убираться с его территории, обзывал шайкой волосатыхговнюков и грозил размазать их кишки от Касл-Рока до самого Фрайбурга. В концеконцов они оставили свои попытки, и история постепенно забылась.

Одна из немецких пуль угодила Гэри в правое яйцо; медикисоскребли его остатки с подштанников героя. Он не раз говорил Джо Кэмберу, чтоему на это начхать. Его выписали в феврале 45-го из госпиталя в Париже с80-процентной пенсией по инвалидности и с золотой побрякушкой на шее.Благодарный город чествовал его четвертого июля того же года, когда ему был ужедвадцать один год, он получил право избирать и быть избранным, и его волосы поседелиу основания. Растроганные отцы города освободили его от налога за жилье, и этобыло хорошо, иначе он потерял бы его уже лет двадцать назад. Морфий, к которомуон сперва пристрастился, сменился затем более дешевым спиртным, и никто немешал ему убивать себя медленно и со всей возможной приятностью.

Теперь, в 1980-м, ему было пятьдесят шесть. Он совсемпоседел и выносил общество только трех живых существ:

Джо Кэмбера, его сына Бретта и их громадного сенбернараКуджо.

Он откинулся на своем столе, едва не опрокинув его, иотхлебнул еще глоток из стакана, позаимствованного в «Макдональдсе». На стаканебыла изображена какая-то зверушка ядовито-красного цвета по имени Улыбка. Гэричасто заходил в «Макдональдс» за дешевыми гамбургерами, а на картинки ему былоначхать, будь то Улыбка или чертов Рональд Макдональд.

Слева от него из травы показалось что-то большое, и вследующее мгновение оттуда вышел Куджо. Увидев Гэри, он приветливо гавкнул изастыл, виляя хвостом.

– Куджо, старый сукин сын, – сказал Гэри. Он отставил стакани стал рыться в карманах в поисках собачьих бисквитов, которые он всегда держалдля Куджо – чертовски хорошего пса.

Он нашел пару в кармане рубашки.

– Сидеть! А ну, сиди!

Как бы он ни был пьян, вид двухсотфунтового пса, послушносадящегося по его команде, не прекращал его забавлять.

Куджо сел, и Гэри заметил уродливый порез на собачьем носу.Он швырнул Куджо бисквиты, сделанные в форме костей, и Куджо схватил их налету. Один упал.

– Хороший пес, – сказал Гэри, протягивая руку, чтобыпотрепать Куджо по голове. – Хар…

Куджо заворчал. Это был тихий, почти рефлективный звук. Онсмотрел на Гэри, и в его глазах было что-то далекое и холодное, заставившееГэри вздрогнуть. Он быстро отдернул руку. С таким псом лучше не шутить. Если выне хотите остаток жизни проходить с пришитой задницей.

– Что с тобой, парень? – спросил Гэри. Он никогда не слышал,чтобы Куджо на кого-нибудь ворчал. По правде говоря, он просто не верил, что старинаКуджо способен на это.

Куджо чуть вильнул хвостом и подошел к Гэри, словноустыдившись своего минутного срыва.

– Вот, так-то лучше, – проговорил Гэри, ероша шерсть пса.Стояла чертовская жара, и Джордж Мира говорил, что, по словам старой Эвви Чалмерс,будет еще жарче. Он думал, что все дело в этом. Собаки еще хуже переносят жару,чем люди. Но все равно странно, что Куджо ворчал на него.

– Давай, ешь бисквит, – сказал Гэри.

Куджо подошел к упавшему бисквиту, взял его зубами – приэтом изо рта выбежала струйка слюны – и уронил. Он вопросительно поглядел наГэри.

– Ты не хочешь бисквит? – не веря своим глазам, спросилГэри. – С каких это пор?

Куджо поднял бисквит и съел.

– Так-то лучше, – повторил Гэри. – Эта жара тебя не убьет.Да и меня тоже, но моему геморрою от этого не поздоровиться. Ты об этом знаешь?– он согнал надоедливого москита.

Куджо улегся рядом со столом, и Гэри опять взялся за свойстакан. Пора было пойти его освежить, как говорят эти суки в кабаках.

– Освежите мою задницу, – сказал Гэри, махнув стаканомкуда-то в сторону крыши и залив руку смесью водки и апельсинового сока. –Куджо, видишь эту трубу? Вот-вот рухнет к чертовой матери. Скоро здесь все развалится,и я останусь в чистом поле с голой жопой. Ты это знаешь?

Куджо опять махнул хвостом. Он не понимал, что говоритЧеловек, но голос был знакомым и успокаивал. Он слушал также разговоры подесять раз в неделю с… да всегда, сколько он себя помнил. Куджо нравился этотЧеловек, у которого всегда были вкусные бисквиты. Сейчас Куджо не хотел есть,но если Человек велит, он будет есть. А потом ляжет здесь и будет слушать егоуспокаивающий разговор. Но все равно Куджо чувствовал себя плохо. Он ворчал на Человекане из-за жары, а из-за того, что ему было плохо. В какой-то момент ему хотелосьдаже укусить Человека.

– Поцарапал нос, да? – спросил Гэри. – Кто это тебя?Ондатра? Кролик?

Куджо махнул хвостом. В кустах выводили трели цикады. Задомом, в разросшейся жимолости деловито гудели пчелы. Вроде бы все было каквсегда, но что-то изменилось. Куджо знал это.

– Лучше бы это стряслось с этим олухом из Джорджии или смистером Рей-Ганом. Пусть хоть все зубы тебе повышибут, – проворчал Гэри,вставая. Стул упал и, наконец, сломался. – Если вы предположите, что Гэри Педьена это было начхать, вы не ошибетесь.

– Извини, парень.

Он удалился в дом и налил себе еще стакан. На кухне царилхаос пакетов с мусором, пустых жестянок и бутылок от спиртных напитков.

Когда Гэри вернулся с новым стаканом, Куджо уже исчез.

В последний день июня Донна Трентон вернулась из Касл-Рока,где она оставила Тэда в садике и заехала в несколько магазинов. Она устала изапарилась, и вид помятого «Форда» Стива Кемпа, расписанного по бокам яркимикартинками, внезапно привел ее в ярость.