– А прогрессивная деятельность? – спросил Гай,немного опешив от этих генеалогических изысканий.

– Либеральный типичный представитель, –авторитетно пояснила Белая Мышь. – Распространял экспансию Рима вАфрику, – следовательно, колониалист. – Она надела золотое пенсне иважно добавила: – Волюнтарист. Родня у вас, молодой человек, не того. Так чтопешочком.

На улице по-прежнему кружила пыль, волоча за собой клочкигазет и обрывки иллюзий. Посреди маленькой круглой площади у вычурногобронзового монумента Неизвестному Подлецу корячился зеленый лепесток ВечногоОгня, и в почетном карауле, как всегда, стояли четверо в форме войск НКВД, смедными цифрами 37 на малиновых петлицах. Полупрозрачный призрак Ежовазадумчиво и мрачно сидел неподалеку.

– Глупо, – сказал он Гаю, когда тот подошелпоближе. – Все наша славянская расхлябанность… подвела… Подпишешь приказы,напьешься, спать завалишься, а Берия – хитрее, это тебе не наш брат русак,обошел как стоячего, чертов мингрел…

Гай ускорил шаги. Возле огромного, но варварски обшарпанногоособняка графа Дракулы на широких ступенях собралась всегдашняя компания. Двазалетных вервольфа в замшевых пиджаках скучающе щупали повизгивающую дляпорядка ведьму, у всех троих были унылые лица пресыщенных акселератов, знающихнаперед, что и этот день будет как две капли воды похож на вчерашний, изавтрашний, и все остальные грядущие дни. Рядом один домовой татуировал другомуна левой ягодице: «Есть ли жизнь на Земле?» Бродили взад-вперед, утопив руки вкарманах, щекотуны-безобразники неизвестно из каких мифов. Черти ваксиликопыта. Выводок шишиг сочинял Алле Пугачевой письмо с просьбой об автографе.Бродил неприкаянным чужаком бородатый маг из Атлантиды, которого никто непонимал и не собирался общаться, хотя он ко всем так и лез. До настоящеговечернего загула было еще далеко. Опохмелялись в сторонке лешие с опухшимиславянскими харями.

Табунок зевающих кикимор в латаных повойниках водил хоровод,гнусавя:

Не кукушки прокричали –

плачет Танина родня.

На виске у Тани рана

от лихого кистеня.

Алым венчиком кровинки

запеклися на челе,

хороша была Танюша,

краше не было в селе…

Благообразный домовой аккомпанировал им, выводя на балалайкедушещипательно-ушещипательные рулады, а неподалеку хмуро сидел единственный,кого Гай немного уважал, – упырь Савва Иванович. Серая пара висела на неммешком, у него было умное морщинистое и усталое лицо деревенского конюха,почитывавшего вечерами Мон-теня и Плиния.

– Ты садись, Гай, покурим, – сказал он. Иподвинулся. Гай сел рядом.

– Мерзко все это, ей-черту. Распустились. Паноптикум.Хлам. И тошно. Ну почему мне такая бессмыслица, а. Гай? Знаешь, я бы хотелпройтись по Парижу или на худой конец по Берну и чтобы рядом девушка в джинсах,а ночевать можно и в палатке. Или тайга, а, Гай? Свежо, бензином не воняет,ручьи чистейшие, ягоды, орехи, туристов этих сучьих нет с их транзисторами ибайдарками. Хоть бы кто-нибудь меня полюбил, Гай. Тошно ведь. Шлюхи надоели.Инородная нечисть зажимает. Веришь, нет, тишины хочу…

– Да… – сказал Гай.

– Тошно. Кстати, тут Юлька бродит. Изнасилует она тебясегодня, Гай, это как пить дать. Вот придешь сегодня на бал, а она тебя и того,стерва…

– Не приду, – сказал Гай.

– Придешь, куда денешься. Все мы не в силах не прийтина дьявольский бал… И забудь про Европу, тебе уже не пробиться туда, креальности, есть только Круг. Извини, Гай, я тебя на минутку покину.

Савва Иванович встал, ловко сцапал за лацканы прохожего состандартным лицом среднестатистического обывателя и привычно приказал:

– Стой, падло. Кровь высосу.

– Но почему я? – крикнул, бледнея,среднестатистический обыватель.

– А что же ты думал? – сказал Савва Иваныч, ощеривклыки. – Привык видеть монстров и оборотней только на экране, да? Привык,что война – за тысячи миль от тебя, что хунты бесчинствуют где-то на другойпланете? Что бы там ни творилось, ты сидел дома, холил грыжу, плодил ублюдков.Вермахт пер на Восток – а ты сидел у телевизора. Расстреливали Блюхера – а тыкушал кофий. Убивали прокуроров в Милане и студентов в Сан-Сальвадоре – а тыпохрапывал. Только почему ты решил, что так будет вечно? Поймала тебя жизнь, иникуда тебе не деться.

Гай не отвернулся – привык. Савва Иваныч вернулся к нему,стряхивая кровь с жестоких прокуренных усов. Раскрыл серебряный портсигар сгравировкой; «Делегату 5-й отчетно-выборной конференции упырей.Бурчало-Гадюкинск». Среди нечистой силы считалось своего рода шиком иметь присебе серебряные безделушки.

– Вот так и живем, – пожаловался он, разминая«Приму». – Мелочь людишки. Рвань. Кровь из него сосать противно, да икакая там кровь, гнусь одна, потом желудком маешься, язву нажить можно… Нетотыскать бы интеллектуалочку, да махнуть в Париж к «Максиму», однако боюсь, ностальгияпо березкам и забегаловкам замучает. А… – безнадежно махнул онрукой. – Ну их всех в болото, именуемое научно-техническим прогрессом, какговаривал Перуныч, что на Оке от мазута перекинулся. Пошли на бал, Гай,собираются уже. Постараемся импортной нежити морду набить, тяжело русскомуупырю в Европах, хоть волком вой… В случае чего я на тебя рассчитываю. Устроимпереполох, чтобы душа из них вон…

Они поднялись по неметенной отроду лестнице. У двери стоялдля парада мохнорылый черт в ливрее, успевший уже наклюкаться. В большом заленастраивали инструменты, и визготня струн доносилась сюда в вестибюль. Гостисъезжались. Внутри было гораздо чище, сверкала позолота, ламбрекены и томуподобная мишура. Весело болтая, прошли мимо три шотландские ведьмы в короткихплатьицах, а следом, разглаживая усы, торопился солидный грузин, торговавшийздесь апельсинами. Шушукались в углу приглашенные для большего бардакагомосексуалисты. Бесшумно проскользнули исполинские муравьи-кровососники,ставшие в последнее время трудами фантастов серьезными конкурентамитрадиционным упырям. В другом углу реготали – шайка молодых дипломатов изальтаирского посольства загнала в угол Еремея Парнова, стянула с него штаны иполосовала прутьями по заднице за то, что он в инопланетян не верил. Парновкричал, что теперь верит, но ему резонно возражали, что теперь-то теперь, а вотраньше-то? Грузин успел уже договориться с самой блудо-глазенькой изшотландочек и поволок ее в одну из бесчисленных комнатушек-сношальниц.

– И сюда поналезли… – проворчал СавваИваныч. – Ну погоди, сучий прах, я вам сегодня устрою Варфоломееву ночь…

Музыканты играли мазурку, и несколько пар уже мчались покругу. Всех этих новомодных шейков и ча-ча-ча здесь по старинке не признавали,у руководства Всеадским Советом прочно стояли, сидели и лежаликлассики-консерваторы. Гай, прислонившись к колонне, лениво озирался. Виднобыло, что назревает нешуточная драка – Савва Иваныч демонстративно курилмахорку и плевал на пол, хотя и то и другое считалось моветоном, а вокруг негопостепенно смыкалось подкрепление – закаленная в славянофильских битвах нежить:известный дебошир леший Сукин-Распросукин Кот, парочка водяных, исподтишкапоигрывавших кастетами, Лихо Одноглазое, без которого не обходился ни одинскандал, и домовой Федька Вырвипуп, оставшийся не у дел после того, как вПропойске снесли церковь Николы Мирликийского, мешавшую какому-то тамстроительству.