- Что? - опомнился следователь, загипнотизированный звонкимпотоком ее речи.-Замять покушение на убийство?

-Нет! - испугалась Галочка.- Нет, конечно, не покушение, нохотя бы время. Вы можете сказать моему мужу, будто все произошло не в три часаночи, а, например, в десять вечера?

- Галочка, будь добра, успокойся,- простонал Герасимов.

Но успокоиться она уже не могла, до нее дошло наконец, чтослучилось и чем это угрожает ей лично. Следователь пожалел ее от души, нопомочь не мог при всем желании. Как только появится ее армянский Отелло,придется его очень подробно допросить.

- Рубенчик убьет меня, если узнает! Я как чувствовала,говорила тебе: уезжай, а ты... Товарищ... господин следователь, я хочу сказать,вы даже не представляете, какой у меня ревнивый муж! Вот если кто-нибудь наменя посмотрит, ну просто как на интересную женщину, мой Рубен аж вспыхиваетвесь, я хочу сказать...

- Зачем было так рисковать, если муж ревнивый? - светлоулыбнулся следователь и обратился к Герасимову:- Кстати, а в котором часу вы насамом деле приехали?

- Около двенадцати, - буркнул тот и вытянул сигарету изпачки.

- Предварительно созванивались? - Следователь вежливощелкнул зажигалкой, давая ему прикурить.

- Да, я звонил ей, но этого никто не мог слышать. Я звонилпо мобильному из машины около семи.

- Значит, кто-то за вами следил, - удовлетворенно кивнулследователь, вас кто-то заказал. Нет у вас никаких предположений на этот счет?Кому вы мешали жить? - Он опять одарил Стаса своей лучезарной улыбкой.

Красивое правильное лицо Стаса Герасимова застыло. Изоткрытого рта валил дым, светло-серые прозрачные глаза уперлись следователю влоб, так, словно там было написано имя заказчика. На самом деле Стас не виделперед собой в этот момент совершенно ничего.

- Да что вы такое говорите! - Галочка испуганно всплеснуларуками. - Зачем пугаете человека? У Стасика просто не может быть врагов, онтакой добрый, обаятельный, его все любят, я хочу сказать, может, произошлаошибка, они его с кем-нибудь перепутали?

Ни следователь, ни Стас никак не отреагировали на это еепредположение. Она замолчала, переводя испуганные голубые глаза с одного надругого, и поспешно подвинула пепельницу Стасу, заметив, что столбик пеплагрозит сорваться на кружевную клеенку. Наконец, опомнившись, Стас резкоподнялся и произнес механическим голосом:

- Извините, мне пора домой. Если возникнут вопросы, у васесть все мои телефоны, домашний, мобильный и служебный. Всего доброго. - Оннаправился в прихожую, на ходу заправляя мятую рубашку в брюки.

- Погодите, Станислав Владимирович, мы только началиразговор, - громко и удивленно произнес следователь, - пожалуйста, постарайтесьвспомнить, были какие-нибудь угрозы? Может, у вас произошел конфликт с кем-то?Поймите, это важно!

- Я плохо себя чувствую, - ответил Стас и, не оборачиваясь,поднял руки, как будто сдавался, - голова болит, понимаете ли, мне надо побытьодному.

- Инфекция! - воскликнула Галочка. - Надо температурупомерить, у меня тоже все началось с головной боли, а потом уж горло. Стасик,миленький, подожди!

Но он уже сунул ноги в ботинки, руки в рукава кожаной курткии через секунду несильное хлопнул входной дверью. Щелкнул английский замок.Следователь уткнулся в протокол и поспешно, нервно писал. В кухне минуты тристояла глубокая тишина, было слышно, как шлепаются капли в раковину. Галочкаподошла и принялась закручивать кран, краснея от усилий. Но вода продолжалакапать.

- Надо вызвать сантехника, иначе будете потоп рано илипоздно. Сток забьется и будете потоп. - Она упала на табуретку напротивследователя, достала сигарету, и когда он, оторвавшись от протокола, щелкнулдля нее зажигалкой, она поймала его взгляд и прошептала странно тихо. -Сделайте что-нибудь, приставьте к нему охрану, найдите заказчика. Если егоубьют, я умру.

Будильник щебетал, словно живая птичка, которой прищемилихвост. Юлия Николаевна Тихорецкая, не открывая глаз, принялась шарить потумбочке, чтобы заткнуть несчастного пискуна, и нечаянно сшибла его на пол. Онжалобно звякнул и затих.

Юлия Николаевна перевернулась на другой бок, укрылась сголовой одеялом и решила, что можно еще минут десять просто поваляться впостели, не спать, а так, подремать с открытыми глазами, но провалилась в сон ивскочила только в восемь, когда во дворе под окнами загремел мусоровоз.

В соседней комнате спала ее четырнадцатилетняя дочь Шура.Юлия Николаевна кинулась ее будить, и обе заметались по квартире в дикойспешке, рявкая друг на друга. У Шуры первым уроком была алгебра, самыйнелюбимый предмет, и отношения с учительницей математики по прозвищу Гюрзаоставляли желать лучшего.

- Вот увидишь, она потащит меня к директору, если я опоздаю,- хныкала Шура, прыгая на одной ноге и никак не попадая в штанину.

- Ты не опоздаешь, - Юлия Николаевна помогла ей натянутьджинсы, - сейчас только десять минут девятого.

- А если мы застрянем в пробке? И вообще, мамочка, я непожарник, мне надо спокойно позавтракать, причесаться, привести себя в порядок.Смотри, какая я страшная, отечная. Можно я сегодня прогуляю? У меня послезавтраконтрошка по физике, я буду целый день сидеть, готовиться, ну пожалуйста,мамочка, я в кухонных шкафах наконец разберусь, приведу в порядок дом, а то мыс тобой грязью заросли.

Юлия Николаевна кинула Шуре в рюкзачок банан и яблоко,надела пальто и сняла с вешалки Шурину куртку.

- Все. Хватит ныть. Поехали.

- Мамочка, ну ты что? Гюрза меня обязательно вызовет, ибудет пара. - Шура шмыгнула носом и заплакала так выразительно, что сердце ЮлииНиколаевны сжалось, однако она решительно потащила дочь за руку к машине,подвезла к школе за три минуты до звонка, зареванную, надутую, и даже непоцеловала на прощанье, рванула по переулку на недозволенной скорости,поскольку спешила на работу.

Юлия Николаевна работала хирургом-косметологом в крупнойчастной клинике эстетической хирургии.

Езды до клиники оставалось минут семь, не больше, но позакону подлости на проспекте Мира она застряла в пробке, занервничала и тут жепринялась пилить себя за то, что не разрешила Шуре остаться дома. После такогосумасшедшего утра, да еще на голодный желудок, Шура не сумеет сосредоточитьсяна первом уроке, и если Гюрза ее вызовет к доске, то будет пара в журнале. ЮлияНиколаевна никогда в жизни не ругала своего ребенка за двойки, но Шура самарасстраивалась до слез.