– Здорово он вас обработал.

– Он уже был начальником, когда мы поженились. А я… Спорт остался в прошлом. Победы, медали. В бухгалтерии самооценка не растет, знаете ли…

– Почему? Почему не растет? Вы что, плохой специалист?

– Не знаю. Может, и хороший… Не думала. Когда родился Олег, стало немного полегче. Ну то есть некогда было размышлять о своей никчемности. Да и муж пошел в гору. Много работал и реже… занимался моим совершенствованием. Да и привыкла я…

– К чему? К роли жертвы?

– Не надо так резко. Не жертвы, а просто… быть никакой.

– А Сергей?

Наталья прямо взглянула ему в глаза и вдруг улыбнулась. Можно даже сказать, просияла. Улыбка была такой счастливой и прекрасной, что Округин, не сдержавшись, улыбнулся в ответ.

– Сергей – это моя душа. Он лечился в нашем госпитале после ранения. Еле выходили. Я тут, в общем-то, ни при чем, но случай был нерядовым, о нем все знали, обсуждали даже в бухгалтерии. Как ни странно, после выписки его не комиссовали, и он уехал. А через год вернулся и устроился к нам начальником охраны. Мы даже не общались. Пробегу мимо, как мышь, и все. А однажды я ногу подвернула, когда на работу шла. Уже на крыльце госпиталя. Сергей выбежал и на руках отнес меня в отделение. Я тогда даже спасибо ему не сказала. А на новогоднем корпоративе он пел песню под гитару. Он прекрасно играет и поет. Там были такие слова: «Рожденный от любви пришел я в этот мир тебя отыскать в толпе и за руку взять, забыв, что нельзя». Не слышали?

– Слышал. Это Розенбаум.

Наталья кивнула.

– Сергей пел и смотрел на меня. Все заметили, даже такая тупица, как я. Потом он сказал, что вернулся из-за меня. Вы можете себе такое представить? Из-за меня, которую за глаза в госпитале называли «молью»!

«Теперь могу», – подумал Округин.

– Давно вы вместе?

– Скоро год. Скажите все же, зачем вам это нужно?

– Подождите, Наталья. Еще пару вопросов. Кто из семьи знает о ваших отношениях?

– Только один человек.

– Муж?

– Нет, что вы? Он ни о чем не догадывается!

– Точно?

– Абсолютно. Он уверен, что ничего подобного просто не может быть. Я ведь никто, поэтому никому не могу быть нужна. Кроме него, разумеется. Он благородный.

– А что было бы, если бы он узнал?

– Убил бы меня своим презрением.

Алексей хмыкнул. Похоже на Стаса.

– О наших с Сергеем отношениях случайно узнала Анжела. Видела нас однажды.

– И что? Вы умоляли ее молчать?

– Вовсе нет. Она сама сказала, что никому не скажет.

– Тоже благородная?

– Отнюдь, – усмехнулась Наталья, – просто считает, что мы – одного поля ягоды и должны покрывать друг друга.

– У нее тоже есть тайный любовник?

– Там все сложнее… Но я не хотела бы обсуждать, простите.

– А Макар Иванович знал?

Это был главный вопрос, и надо было не пропустить ее реакцию. Наталья снова улыбнулась:

– Знал.

– Каким образом? Тоже вас застукал?

– Нет. Я сама ему рассказала.

Ничего себе! У нее, оказывается, дед в подружках ходил!

Наталья заметила его удивление:

– Мы иногда разговаривали с ним. Даже подолгу. Он не возмущался… моей бесхребетностью.

– А что? Жалел?

– Нет. Пожалуй, не жалел. И это тоже мне нравилось. Он говорил: тот, кто так долго жил несчастливым, имеет полное право хоть немного пожить в любви и радости. Он был мудрым человеком.

Округин почувствовал, что его распирает от гордости. Вот какой у него дед!

– Он у вас вообще был веселым и очень… современным, что ли. Никогда не замечала в нем ничего старческого. Знаете, брюзжание, вечное недовольство, жалобы на здоровье, когда часами могут рассказывать про свои болячки. Макар Иванович был не таким.

– А вы не замечали, он последнее время… короче, не пил?

Наталья уставилась удивленно:

– Макар Иванович? Не замечала ничего такого! А с чего вы взяли?

– Ну как же! Ваш свекр в первый вечер уверял меня…

– А… Ну, наверное, он просто так подумал. Понимаете, Макар Иванович никогда на сердце не жаловался. А тут такое… Вот Евгений Аристархович и решил, что старик принял чуть больше, чем надо… и все.

– Он просто подумал? Или вам об этом врач сказал?

– Насколько я помню… что-то такое говорилось, только кем и когда, не припоминаю. Официальный диагноз – сердечный приступ. Все остальное было неважно.

Еще как важно, Наталья! Еще как!

– В конце концов, если это имеет какое-нибудь значение, есть акт вскрытия. Там должно быть все написано.

Значит, Наталья не знает, что никакого вскрытия не было. Ее не посвятили? Считали, что такому малозначительному члену семьи знать необязательно? Или специально скрыли этот факт от всех остальных? Кто еще не догадывается, что от вскрытия отказались? Или наоборот – кто об этом знает, кроме депутата и его сыновей? Почему он с самого начала не спросил об этом Полину?

Округин вдруг вспомнил, что напросился на обед. Он достал сотовый и посмотрел на часы. Оказывается, разговор с неверной женой длился полчаса. На обед, который тут начинался всегда в час пополудни, они опаздывали на десять минут.

Не так много, чтобы их отсутствие привлекло всеобщее внимание, но все же поторопиться стоило, а то чего доброго благородный муж опять устроит жене показательную порку. К тому же ни к чему им светиться вдвоем.

Округин быстро встал и протянул руку Наталье.

– Надо идти. После моста вы пойдете прямо, а я обойду кругом.

– Но вы так и не сказали мне, что хотели выяснить и как узнали о нас с Сергеем.

– Скажу. Обязательно. Только немного позже. Хорошо? Надеюсь, вы никому не расскажете о нашем разговоре?

– Конечно. Вы знаете, я почему-то рада, что все рассказала именно вам. Вы – человек посторонний и потому беспристрастный. Наверное, мне нужно было посмотреть на свою жизнь со стороны. Я человек нерешительный и инертный. Это правда. Но если я могу легко признаться чужому мужчине, то может стоит… уже…

Округин остановился, взял Наталью за плечи и, глядя в ее встревоженные карие глаза, сказал:

– Я торжественно клянусь, что никогда вас не выдам. Но если вы решитесь начать жизнь сначала, я… Да что я! Все, кто вас любит, будут на вашей стороне.

У Натальи на глазах показались слезы. Чего доброго, опять разревется!

– Наталья, идите скорей. Не надо привлекать внимание.