к планам строительства бассейна и предложил построить на этом месте другое здание: детскую больницу338. Итак, Лунёву поручили проектировать строительство первой воркутинской детской больницы, а не первого бассейна. Задача была нетривиальна из‑за сложного грунта на месте строительства. Лунёвский проект следовал неоклассическому стилю его же музыкально-драматического театра и включал в себя три разных типа фундамента339. В 1950 году, когда здание достроили, оно считалось архитектурной достопримечательностью и занимало центральное место на главной площади Воркуты (см. ил. 7). Оно больше не используется как детская больница, но стоит на том же месте спустя более семидесяти лет.

Ил. 7. Воркутинская детская больница. Фотография автора, 17 мая 2003 года. Отметим, что памятник Сталину (см. ил. 1 на с. 19) располагался на этом месте до 21 декабря 1961 года, когда его заменили памятником Кирову, ранее стоявшим на соседней площади

На примере этой больницы, истории ее проектирования и строительства видны как преемственность, так и разрыв между военным и послевоенным периодами. Детская больница во многих отношениях напоминала проекты военного времени: она тоже была построена по прихоти всемогущего начальника и спроектирована членом его группы сети патронажа. Сам Лунёв был типичным жителем Воркуты военного времени: его прислали туда против воли, и, хотя формально он никогда не был заключенным, все же провел несколько месяцев за колючей проволокой. Теперь он имел несколько двусмысленный статус ссыльнопоселенца и мог свободно перемещаться по городу Воркуте, но не мог больше никуда уехать на постоянное жительство. Самым очевидным примером преемственности с военным периодом служил факт постройки больницы заключенными, которых каждый день после работы на стройке в центре города отводили обратно за колючую проволоку под вооруженным конвоем. Но детская больница отличалась от прежних проектов как в символическом, так и в практическом отношении. В ней воплотилось представление о том, что Воркута сравнялась в «нормальности» с другими советскими городами, заботившимися об удобствах гражданского населения, особенно детей. Эта больница также служила практическим потребностям города, находившегося на пике послевоенного всплеска рождаемости. С 1948 по 1952 год в Воркуте родились больше 13 тысяч детей, и возникла сильнейшая потребность в новых здравоохранительных учреждениях для них340. Поэтому строительство больницы указывает на происходившую демографическую трансформацию. Кроме того, заключенные, строившие больницу, жили и работали совсем в других условиях, чем узники военных лет. Продовольственное снабжение радикально улучшилось, и смертность значительно снизилась в сравнении с военным временем.

В этой главе я изучаю Воркуту в период между окончанием послевоенной реконструкции и смертью Сталина. Я утверждаю, что город и лагерный комплекс пережили нечто вроде «возврата к нормальности», типичного для городов и сел по всему Советскому Союзу. Как показали многие историки, 1947–1948 годы были важным поворотным пунктом для послевоенного советского общества – началом периода «позднего», или «послевоенного», сталинизма. Демобилизация сошла на нет, голод 1946–1947 годов закончился, карточную систему отменили, и промышленное производство вернулось к довоенному уровню341. Согласно Елене Зубковой, эти перемены сопровождались трансформацией «общественного сознания» советских граждан: на смену жертвенной атмосфере военных лет приходила жажда стабильности мирного времени342. Но, несмотря на все перемены в период позднего сталинизма, «возвращение к нормальности» оставалось отчасти эфемерным, отчасти осязаемым эмпирически. Как утверждает Шейла Фицпатрик, идея возвращения к обычной жизни выглядела трудноосуществимой ввиду постоянного террора после войны и того факта, что жизнь в тридцатых годах вряд ли хоть сколько-нибудь походила на нормальность, к которой общество могло бы вернуться343. Оба этих аргумента особенно верны в случае Воркуты, города и лагерного комплекса, порожденных террором и массовыми репрессиями. Явно не было никакого «нормального» состояния, к которому могли бы вернуться Воркута и ее жители. Но это ничуть не мешало попыткам конструирования «нормальности» в Воркуте при позднем сталинизме.

Строительство детской больницы для обслуживания растущего населения было лишь одной из таких попыток. После увеличения выдачи продовольствия и введения кое-каких поощрений, нацеленных на улучшение бытовых условий заключенных в лагерном комплексе, смертность резко сократилась. В то же время около половины узников лагерного комплекса были переведены на новый режим заключения, нацеленный на усиленную изоляцию и наказание некоторых групп заключенных. В городе благодаря растущей миграции и естественному приросту населения численность незаключенных с 1947 по 1953 год почти удвоилась, и начались первые попытки найма незаключенных на работу в Воркуте. Власти учредили несколько важных организаций, чтобы обслуживать растущее население Воркуты и усилить обособление города от лагерного комплекса, по крайней мере в теории. Хотя в первые годы эти организации не были достаточно независимыми и влиятельными, в долгосрочной перспективе они заложили фундамент для роста Воркуты как моногорода. Наконец, много сил уделяли созданию и поддержанию границ между городом и лагерным комплексом и между заключенными и незаключенными. Такие попытки изолировать мир города от мира лагеря во многих важных аспектах были успешными. Несомненно, при позднем сталинизме эти миры были сильнее обособлены друг от друга, чем когда-либо за предыдущие двадцать лет. Но, как следует из эпиграфа к данной главе, повседневное взаимодействие этих двух миров продолжалось и по-прежнему вызывало тревогу властей. Продолжение связей и столкновений между ними выявляло пределы «нормальности» и социальные конфликты, зарождавшиеся по мере роста моногорода рядом с лагерным комплексом. Все это предвещало кризис, разразившийся после смерти Сталина в 1953 году.

ПРОДОВОЛЬСТВИЕ, ПООЩРЕНИЯ И СТАБИЛИЗАЦИЯ

Михаил Байтальский отбывал заключение в Воркутлаге с 1936 по 1941 год. В 1950 году он вернулся в лагерный комплекс и поразился, насколько тот вырос за прошедшие десять лет. Он саркастически отметил в своих мемуарах: «Да это большой город! Какой она стала, наша Воркута! Сколько шахт и терриконов вокруг! А строителей и шахтеров! А людей! А хозяев!»344Население лагерного комплекса, куда Байтальский вернулся не по своей воле, недавно достигло 77 700 заключенных345. Эти узники работали на ряде шахт и вспомогательных предприятий, большинство которых построили во время Второй мировой войны. К 1950 году имелось восемнадцать функционирующих угольных шахт и семь строящихся; в совокупности они выдавали почти 7 миллионов тонн угля в год346. После стремительного роста в годы войны и послевоенной реконструкции Воркута стала одним из крупнейших лагерных комплексов Советского Союза и важным поставщиком угля для северо-запада России.

Но стремительное расширение лагерного комплекса остановилось после окончания первой фазы послевоенной реконструкции. В 1948 году вынашивались амбициозные планы строительства более двадцати новых шахт для снабжения нового сталелитейного завода в Череповце на реке Волге, но фактически за время управления Алексея