Ване была бедна, и ее подарки мне были богатством бедности – фрукты и цветы. Но в ее распоряжении имелись несколько рабынь, и одна из них, женщина лет, должно быть, двадцати пяти (она уже завоевала место в моем сердце), по-видимому, была искренне привязана к своей юной госпоже. Она не только сопровождала ее в школу день за днем, но и разделяла ученический энтузиазм девочки, даже училась вместе с ней, сидя у ее ног возле стола. В учебе рабыня шла в ногу с принцессой. Всеми знаниями, какие Ване получала в школе днем, вечером в детской она охотно делилась с Май Нойе, и вскоре, к своему удивлению, я обнаружила, что рабыня читает и переводит так же грамотно, как и ее госпожа.

Приятно было наблюдать за нежными отношениями, что связывали этих двух женщин – маленькую и взрослую. Май Нойе на руках приносила девочку в школу, на руках уносила домой, кормила ее, потакала всем ее капризам, обмахивала ее опахалом, когда та отдыхала днем, купала и натирала ее благовониями каждый вечер, бережно укачивала на своей груди – заботилась о ней, как о собственной дочери. Радостно было видеть, как лицо девочки озарялось любовью и спокойствием при приближении шагов ее подруги.

И вдруг перемены! Маленькая принцесса пришла в школу как обычно, но сопровождала ее незнакомая женщина. Май Нойе с тех пор я не видела. С каждым днем девочка становилась все более вялой и апатичной, свет радости в ее глазах угас. Я поинтересовалась, куда делась ее подруга. Она расплакалась, но в ответ не произнесла ни слова. Тогда я спросила об этом ее новую провожатую, и та ответила в двух словах:

– Ми ру (Не знаю).

Вскоре после этого, придя как-то в класс, я увидела, что происходит нечто необычное. Я посмотрела в сторону двери, из которой появляются принцы, и замерла, затаив дыхание. Там расхаживал взад-вперед разъяренный король. Присутствовали все дворцовые женщины-судьи, а также матери с королевскими детьми. Вокруг на всех ступеньках стояли на коленях, уткнувшись лицами в пол, рабыни – молодые и старые – в несметном количестве.

Но среди всего этого сборища выделялась мать маленькой Ване. Скованная цепями, она лежала ничком на гладком мраморном полу. Моя несчастная маленькая принцесса тоже там была. Дорожала, трепетала, беспомощно сложив руки и опустив глаза, в которых не было слез. Горе и ужас преобразили девочку до неузнаваемости.

Мне никто не рискнул объяснить, что случилось, но, насколько я сумела понять, порочная женщина вновь взялась за старое – поставила на кон и проиграла рабов дочери. Наконец-то мне стало ясно, почему промолчала Ване, когда я спросила у нее про Май Нойе. Каким-то образом – наверно, шпионы донесли – весть об этом достигла ушей короля, и гнев его был страшен. Не потому что он любил дочь, а потому что ненавидел ее мать.

Тотчас же поступил приказ подвергнуть порке провинившуюся женщину, и две амазонки выдвинулись вперед, чтобы исполнить повеление. Первый удар был нанесен со свирепой искусностью, но, прежде чем плеть снова опустилась на женщину, ее дочь сорвалась с места и бросилась на оголенную дрожащую спину матери.

– Ти чан, Та Мум! [87] Пут – тху ти чан, Тха Мом! (Отец, бейте меня! Прошу вас, бейте меня, о, отец!)

Возникла пронизанная страхом тишина, которую прорезал судорожный вскрик моего сына, в отчаянии зарывшегося лицом в складки моей юбки.

Воистину прискорбное мгновение! Распростертая на полу женщина, плеть, застывшая в воздухе, бесслезная мука сиамской девочки, душераздирающий вопль английского мальчика, матери в униженных позах, но с сердцами, вознесенными к звездам на крыльях молящегося ангела. Столько женщин! И все лежат ниц, дрожат, цепенея от страха и ужаса в тишине и мраке. И только свет материнства оживлял, озарял их сердца, которые не могла тронуть никакая другая печаль.

Тщетно умоляла отца девочка. Подобно тому, как демоны трепещут в присутствии бога, так и король понимал, что столкнулся с властью слабости, сострадания, красоты, мужества и красноречия.

– Бейте меня, о мой отец!

Человек прозорливый, он мгновенно оценил всю опасность брошенного ему вызова. Голосом хриплым и возбужденным (ибо хоть и был он чудовищем в этот момент, не мог он ранить сердца всех матерей, склонившихся у его ног) Его Величество нервно бросил, чтобы девочку убрали от матери и связали. Несколько женщин с трудом оторвали любящие руки от шеи недостойной матери. Нежные запястья и ноги были связаны, нежное сердце разбито. И снова посыпались удары плети, которые уже никакой крик не смог бы остановить.

Глава XIII

Фа-йинг, любимица короля

Как-то ясным солнечным днем после обеда я сидела за столом в классе и вдруг услышала обращающийся ко мне пленительный юный голос:

– Вы научите меня рисовать? С вами сидеть гораздо приятнее, чем на уроке по санскриту. Моя учительница по санскриту совсем не такая, как учительница английского. Она заламывает мне пальцы, когда я делаю ошибки. Я не люблю санскрит, мне нравится английский. В ваших книжках так много красивых картинок. Вы возьмете меня с собой в Англию, Мам ча? [88] – спросила прелестная болтушка.

– Боюсь, Его Величество не отпустит тебя со мной, – ответила я.

– Отпустит, отпустит! – с улыбкой заверила меня девочка. – Он разрешает мне делать все, что я захочу. Я ведь Сомдеч Чао Фа-йинг. Он любит меня больше всех. Он отпустит.

– Рада это слышать, – сказала я. – И очень рада слышать, что ты любишь английский и тебе нравится рисовать. Пойдем спросим у Его Величества, можно ли тебе заниматься рисованием вместо санскрита.

С сияющими глазами и счастливой улыбкой она спрыгнула с моих колен и, схватив меня за руку, нетерпеливо произнесла:

– О да! Пойдем прямо сейчас!

И мы пошли к королю, и наши молитвы были услышаны.

Никогда, казалось, работа не доставляла мне большего удовольствия, как в те часы, когда я сидела с этой милой светлой принцессой. Мы занимались день за днем в тот самый час, когда ее братья и сестры изучали санскрит. Она сама рисовала, если была в настроении, или глядела, как рисую я; но чаще слушала, неотрывно смотря на меня своими большими пытливыми глазами, а я шаг за шагом выводила ее из мрачного мира мифов и легенд на свет истины, какая есть в Иисусе нашем Христе. Мудрость этого мира – глупость в глазах Господа, и я чувствовала, что это улыбчивое дитя, некрещенное, не получившее благословения, ближе и роднее