что ее лицо, обрамленное стрижкой каре, тоже утратило округлость. Я, которая в детстве отказывалась есть, округлилась после замужества, а лифчик начала носить в двадцать лет с небольшим после двух беременностей. Сестра же тем временем уместилась в тело поменьше. Но даже сейчас ее грудь под синим свитером оставалась больше моей.

Я похвалила ее внешность:

— Ты выглядишь, как пловчиха, — сказала я, и это было правдой, ее широкие плечи налились силой, которой не было прежде.

Сестра с благодарностью улыбнулась знакомой мягкой улыбкой, и к моему облегчению заговорила на иврите. Она сказала, что хоть и не плавает, но довольно много занимается спортом: тут все занимаются каким-нибудь спортом, и Барнет ее к этому поощряет и очень поддерживает. Благодаря его поддержке она начала бегать, сначала только на короткие дистанции, потом все дальше и дальше, сейчас она уже не может представить свою жизнь без этого. В прошлую субботу в классе Сары был забег родителей вместе с детьми, и она очень рада, что смогла принять участие, и ее девочке не пришлось за нее краснеть.

Сегодня, добавила она, Сару заберет из школы мама Барнета. Позже, после обеда, бабушка приведет ее домой познакомиться наконец с тетей и дядей. Ребенок, наверное, ужасно волнуется.

Мужчины на арендованном шевроле обогнали нас и скрылись за поворотом. Цвета города, по которому мы проезжали, отличались от желтовато-серого цвета дороги, ведущей к нему. Громадные зеленые деревья возвышались над домиками гномов. Другие деревья пылали красками листопада. Тротуары украсились красно-оранжевыми листьями, оранжевые тыквы, остатки Хеллоуина, улыбались нам от дверей домов. Рядом с поворотом, за которым скрылись наши мужчины, раскачивалась громадная резиновая статуя Санты, а сделанный из погашенных лампочек олень клонил голову к траве.

— Мне так о многом надо с тобой поговорить, — сказала сестра, и ее старое моргание собрало новые морщинки под глазами. Цвет волос сестры был темнее ее натурального. Неделей раньше я тоже заново покрасила волосы.

«Лапочки-дочки. Старшая светлая, младшая черная…» Какая из двоих красивее — спрашивали взрослые, — та или эта?

Мы ехали, ехали, и сестра говорила, не умолкая, говорила как экскурсовод. Это Урбана, собственно, это и есть наш большой город. Наш дом в том направлении, в северной части Монтичелло, в городке ничего особенного нет, мы ездим туда только навестить друзей. Вся территория, которую ты видишь справа, относится к кампусу. Это футбольное поле, баскетбольная площадка слева. Там, сзади, ветеринарный факультет, в котором Барнет преподает раз в неделю, а это учебный коровник, его совсем недавно вынесли за черту города.

Когда мы снова ехали мимо убранных полей, я попросила ее рассказать о своей жизни, чем она обычно занимается, сестра пожала плечами:

— Ты же знаешь, как это. Так много работы, что никогда не успеваешь всю ее переделать.

Она ухаживает за домом, она помогает Барнету в его клинике, главным образом в бумажных делах — с тех пор, как она открыла для себя компьютер, оказалось, что она способна управляться даже со счетами. Она работает медленно — «ты же меня знаешь» — но Барнет не перестает ее благодарить. При его поддержке ее уверенность в себе выросла настолько, что она и его маме иногда помогает с документацией в ее бизнесе, это то немногое, что она может делать, потому что, несмотря на все уговоры и попытки, лошади все еще ее пугают, с этим она не может справиться. Сара, точно, как ее отец, села на лошадь раньше, чем научилась ходить, но с этим, наверное, нужно вырасти. Кроме того, всегда есть много общественной работы: мероприятия в церкви и воскресной школе, больные, которым нужна помощь, есть одна старушка-инвалид, чудесная женщина, которой она помогает постоянно.

— Значит, тебе нравится твоя жизнь, — сказала я. Мой голос прозвучал неестественно и принужденно, но сестра не заметила.

— Нравится? Это благословение! Я не знаю, за что Бог наградил меня всем этим счастьем!

Глава 3

Маленький деревянный домик в прерии, крашенный белой краской, над крышей возвышаются труба и треугольная башенка чердака. Со всех сторон домик защищают пышные деревья, белка, сотрясая окно, грызет какой-то оранжевый овощ. Домик словно нарисован детской рукой. А на двери плакат: «Добро пожаловать, тетя Элинор и дядя Одед!»

Огромный бульдозер расчистил сотни километров земли в этой части земного шара. Но в месте, где живет моя сестра, на окраине городка с музыкальным именем, растительность простирается до горизонта, заслоняя даже соседние дома.

Когда мы приехали, шевроле уже стоял во дворе. Зять помахал нам из окна кухни, а уродливая старая дворняга, лежавшая на крыльце, встала, чтобы повилять хвостом в нашу честь.

— Это Сода. Ей двадцать один год, — сказала сестра и прибавила, открывая дверь. — Ты слышала, что папа с подругой взяли щенка?

В доме нас встретили неизбежным вопросом: очень ли мы голодны?

— Вечером будем праздновать, — объявил Барнет. — А пока что у нас на обед лазанья. Приготовить еще салат? Этого достаточно?

Не холодно ли нам? Не зажечь ли камин? Чем именно занимаются в Америке наши сыновья? Как им здесь нравится? В Урбане есть несколько десятков израильтян, большинство имеют отношение к университету. В Штатах многие израильтяне неплохо преуспевают.

Одед рассказал о своей работе, в меру подробно остановившись на землевладении в Иерусалиме в политическом аспекте:

— Святой город — город конфликтов.

Я рассказала об «Алисе в Святом городе», и сестра в ответ захлопала в ладоши, как пингвиненок:

— Как же прав был папа! Он всегда говорил, что ты станешь писателем.

Только когда мы накрывали на стол, я осмелилась заметить, и вопреки моему желанию мой голос опять прозвучал неестественно:

— Как я поняла, ты поддерживаешь связь с Шаей, — на этот раз мой тон не остался незамеченным, и сестра испуганно на меня посмотрела.

— Мы изредка обмениваемся мейлами. После рождения Сары чаще… Я знаю, как ты на него сердишься за то, что он оставил меня с тобой и вообще… Ты была такой героиней! Я знаю, как ужасно это было для тебя…

В это время из кухни вернулся Барнет, и она перевела ему наш разговор. В потоке английских слов всё прозвучало по-другому.

По-английски наш отец был «хороший, но слабый человек, так никогда и не оправившийся полностью от выпавшего на его долю горя». Наш отец теперь уже старик — «мы должны быть снисходительны к старикам», — отметила сестра, — а когда родилась Сара, он написал им обоим чудесное письмо, о котором она давно хотела мне рассказать. В письме он пожелал Барнету быть