Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выждали ночь, и не давая людям обвыкнуться, Теодор повел их к дороге.
Заря уже давно прошла — солнце поднялось, розовым светом озаряя камушки на утоптанной дороге, в стороне от которой лежал Теодор. Он лежал, прижав к щеке приклад аркебузы, готовой к бою, с уже подсыпанным порохом и с пулей в стволе.
Оружие было влажным — как всё вокруг: трава, листья, ветви, камни, земля, на которой он лежал с самого рассвета, и роса оседала на одежду, заметно отяжелевшую от влаги. Замок и фитиль были сухими, заранее прикрытые навощенной тряпочкой. Теодор лежал, вслушиваясь в неистовый щебет проснувшихся птиц, стараясь не пропустить редкий звук — звучание человеческого голоса, стук колёс и копыт по твёрдой земле и топот ног.
Есть сигнал.
— Приготовьтесь!
Приближался, судя по звукам, отряд всадников, причём довольно быстро.
Увидя их, Лемк не решился открыть пальбу. И правильно.
Смуглые всадники, числом в две дюжины, промелькнули в облаке сверкающих доспехов: яркие, шитые золотом куфьи на головах, оружие в драгоценных оправах — не малому отряду Теодора с такими связываться. Вооружены они были копьями, кривыми саблями и кинжалами. На резвых лошадях они проскакали прочь по дороге и вскоре стук копыт затих.
— Ух, какие кони! Какие кони! — прошептал Константин, поглаживая цеп.
— Продать такого — и жизнь удалась. — согласился с ним Орест.
Вновь началось томительное ожидание.
Не прошло много времени, как повизгивая и хрюкая, в стороне прошло стадо диких кабанов. Где-то трещали ветки под копытами косуль. Теодор складывал из палочек примерную карту местности, строил планы на будущее, мечтал о спокойной должности комита каких-нибудь врат, считал в уме имеющиеся уже в запасе монеты, тихо дремал…
Встрепенулся, когда наконец услышали новый сигнал от сидящего вдали наблюдателя.
— Все помнят, что делать?
— Помним, помним.
Рядом зашевелились скопефты, приподнимая горшки с фитилей, подводя стволы туда, где вскоре должны были оказаться люди.
Не спеша, ехали три всадника и повозка, запряженная мулом. Рядом с повозкой, спотыкаясь и зевая, идут ещё несколько воинов-пехотинцев. Да в повозке ещё парочка спит — это хорошо было видно с более высокого места, которое занимали Лемк и трое скопефтов.
Возможно ли, что это просто мирные путники?
Нет.
Арканы у сёдел, сабли, тюрбаны, пики. У тех, что пешие, оружия не видать. Наверное, сложили в повозку. Что же, это сарацины, а большего и знать не надо в любом случае.
Это уже была законная добыча, цель для всех имперских сил, да и вообще для всех истинных мессиан, и даже для Лемка, который накануне обратился с молитвой святому Георгию и Марсу.
Сарацины были уже так близко, что можно было услышать напеваемую одним из знатоков балладу о каком-то правителе:
— … Ревнители веры громили врага,
И грозный акын превращен был в газа.
Неверных с обжитых ими мест изгоняли,
Закон шариата и веру утверждали…
Расстояние в 60 футов было вполне достаточно для уверенного поражения. Дёргаться, убегать пока не собираются…
Взяв малое упреждение, выжал скобу и серпентина уронила фитиль на полку. С небольшой задержкой воспламенился порох в стволе. Клуб дыма тут же скрыл значительную часть обзора.
Затрещпли/зашипели выстрелы, выплевывая свинец. Сквозь пороховой дым стало видно, как один турец свалился с коня, а другой наклонился к Луке, а после скатился вниз и повис на стременах.
Кони, почувствовав кровь, захрапели, загарцевали.
— Вперед! — закричал Теодор, выхватив клинок— На них! Бей!
Ромеи выскочили из засады: из-за камней, пней, ям.
— Святой Георгий! — закричали они вразнобой, размахивая оружием.
Третий всадник быстро повернул коня к опасности и дал шпор, бросившись вперёд. Сбил двух нападавших, ткнул копьём другого. Вилы и коса соскользнули с панциря, который оказался под курткой-минтаной. Выхватив саблю, он отсек руку одному солдату и рубанул по лицу второго, отчего тот с воем убежал прочь.
Конь под сарацином храпел, дико вращал глазами, норовил укусить и с виду был весьма страшен!
Наверняка они вдвоём натворили бы ещё бед, если бы выскочивший из кустов гоплит не сбил грудью вражеского коня, а ловко подобравшийся, Константин со всего маху не ударил встающего сарацина цепом по голове с такой силой, что хрустнула кость. Уронив поводья, он упал, чтобы уже никогда не подняться.
А в это время другие ромеи били пеших. Пехотинцы-исмаилиты не могли так воевать, как всадник — который, наверное, был сипахом.
Им не дали ни схватить из повозки орудие, и потому отбивались тем, что было при себе. Преимущество было не на их стороне, а потому по двое-трое на одного — у них не было шансов. Румелийцев кололи, били, резали без всяких предложений сложить орудие.
Видя мёртвых всадников, иные просили пощады, но по большей части тщетно. Ни молитвы, ни сложенные в молитвенном жесте трясущиеся руки, ни побледневшие лица не могли помочь им.
Ромеи рубили врагов без милосердия, ни одному не дали уйти. Они тешили, облегчали вражьей кровью свои изрядно пострадавшие в последнее время души и мстили за недавнее поражение, совершали своей возмездие.
Одного за другим пехотинцев перебили.
Лемку не важно было что в повозках — всё делалось для уничтожения сарацин и для получения уверенности в своих силах. Однако не смог удержаться и глянул в повозку. Где наткнулся на вытаращенные глаза двух парней в коконах! Тут же поправил себя — не в коконах, а просто весьма плотно связанных.
Но и это оказалось ещё не всё:
— Юц! Здравствуй, друг мой!
— Господин Теодор! Вы спасли нас! — закричал один из парней. Бледные и босые, с сальными волосами, в изодранных в клочки рубахах, грязные как поросята, а также с головы до пяток забрызганные своей и вражеской кровью, они едва стояли на ногах, но глаза горели огнём.
— Как ты тут оказался? Не ранен? Где все наши? Видел кого-нибудь? Где конь — Гемон? — посыпались словно картечь из Теодора вопросы. Но быстро опомнился:
— Погоди немного.
И уже обратился ко всем:
— Победа! Наша взяла!
Предстояло утащить трупы в лес и освободить их от хороших вещей. Оказать помощь раненым. Поймать коне.