её производят, где она будет лучшего качества — в селениях. У кого же её брать, когда найдут оное? У богатых — на то они и богатые. Бедным бы самим прокормиться. Кто может похвастать относительными богатствами? Те, кто занимает самые важные посты, проще говоря — чиновники, землевладельцы, купцы, ростовщики, военачальники… Как узнать, где живут богатые? У них самый большой дом, как правило с крепким забором и воротами, защищающими их от посягательств, в первую очередь, своих же односельчан.

Поэтому в сарацинских селениях местами накопления богатств и припасов были дома кади, имамов, сарадаров, санджак-беев и прочих господ — эфенди. В покоренной Болгарии же нужно было найти дома чорбаджиев. Термин завоевателей-сарацин первоначально означал «хозяин», и у них так до сих пор продолжали называть командиров янычарских орта/рот. В Болгарии же так называли сельских старост, старшин, зажиточных крестьян (сарацинские мухтары или иногда аксакалы). Многие чорбаджи были обычно (но не всегда) из местных жителей, привлекались завоевателями для работы управления своими соседями на самом низовом уровне, занимались сбором податей и налогов с населения, и вообще присматривали за порядком.

Между чорбаджи — крупными скотоводами, прасолами, оптовыми торговцами, ростовщиками, откупщиками и так далее и простыми ремесленниками, мелкими торговцами, пастухами и крестьянами существовала пропасть. И она постоянно росла. Большинство чорбаджи не только примирились с существующим положением ставленников завоевателей-чужеверцев — они зарабатывали состояния на этом, во всё помогая им и не забывая о себе. Кто будет проверять, если соберешь налогов чуть больше, оставив крошку себе и поделившись с кем надо. Поэтому нередки были случаи, когда о восставших, как например в 1598 году, было известно зачастую заранее через таких людей. Это позволяло им сохранять и преумножать накопления. Ссориться простому местному жителю с такими было невозможно — деньги, которыми они делились с султанскими чиновниками, были для них куда более надежной защитой, чем каменные ограды и железные решетки. Даже бывало так, что не каждый исмаилит-сарацин мог поспорить богатством с ортодоксами-чорбаджи.

Частично всё это Теодор знал еще со слов войнуков, а частично со слов пастуха, которого они встретили на одном горном живописном лугу. Лемк не стал обижать молчаливого человека в обносках, пасущего отару овец. Он постарался его успокоить. Что было непросто, учитывая, как он смотрел на то, как освежевывают и жарят одного из самых жирных баранов. Наверное представлял, как ему отвечать за всё это перед владельцем скота.

Его накормили, и Лемк совал ему в мозолистые руки самые жирные куски. Стараясь разговорить его, начал разговор издалека. О скоте — каков приплод? Не болеют ли чем? О погоде — какое лето будет? Что приметы говорят? О ценах — посетовал, что трудно купить уже металлические вещи, так как металл уходит на войну, что дешевого из инструментов ничего не найти. Потом подарил ему несколько мелких монет, примерно на десять акче.

Пастух нехотя поел — всё равно ведь животное погибло — а потом и вовсе размяк.

И Теодор узнал кое-что интересное.

(Западные Родопы, недалеко от реки Вит, Болгария)

Глава 10

Селение, из которого был пастух, называлось Гложница. Находилось оно в милях четырех, если идти на спуск, и его при желании даже можно было увидеть, забравшись на ближайшую скалу. Гложница как река, тянулась по неглубокой долине и не могла раздаться вширь: этому мешали каменистые отроги гор.

Селение насчитывало более шести десятков домов, и было довольно зажиточным, так как через него проходила довольно удобная дорога, связывающая ещё несколько более труднодоступных селений с путем на Софию.

В этом селении был свой чорбаджи — Борис Минчев, и по словам пастуха, он пользовался не самой лучшей репутацией. Держа всё селение в кулаке с помощью всех мужчин своей семьи, он не чурался помощи сарацин в особо сложных вопросах, донося и помогая задерживать всех, кто что-либо замышлял против султана и его людей. И так он постепенно захватил как лучшие земли, занимаясь скотоводством, а также был прасолом — то есть занимался скупкой и перепродажей припасов, в основном мяса, для исмаилитской армии. Всё это он совершал несмотря на то, что сам являлся ортодоксом. И даже, говорят, заставил своего младшего сына принять чужеземную веру, чтобы было легче вести дела с санджак-беем. И он как раз находился дома.

Жалуясь, пастух между делом показал самую удобную тропинку для спуска к селению и поведал, что те овцы, которых он пас, тоже принадлежат чорбаджи Борису.

Теодор не стал откладывать то, к чему он вел людей, пошедших с ним. Ему нужна была первая победа — даже если эта победа будет над небольшим селом. Без победы, без запасов еды, уверенности в его действиях имеющаяся хрупкая власть над кучкой людей растворится, будь он хоть самим турмархом.

Лемк приказал оружие никому до приказа не доставать. Идти спокойно, на людей не бросаться.

Самые уверенные в успехе предстоящего действия были Рыжеусый Евстафий и Болтливый Константин — и их уверенность в Теодора передавалась остальным.

Оружия у них было не много: одна лемковская аркебуза, скьявона, пару сабель, парамерион, два корда и кинжалы поменьше. В случае столкновения с теми же сарацинами, им могла помочь только невероятная удача. Поэтому требовалось оружие посущественнее имеющегося.

А так, конечно, нападение на ближайшее поселение было не лучшим шагом. Теодор понимал, что нельзя нападать на ближайших, поскольку это может в дальнейшем привести сарацин, или возможных мстителей к тому месту, которое они выбрали в качестве своего места обитания. Однако место, где остался Манкуз и была могила Моленара, не слишком подходила для этого. Лемк вообще не собирался задерживаться в этих краях, а потому посчитал, что можно нападать и днём — главное, чтобы это было внезапно.

Спустившись по тропе, отряд во главе с Теодором спокойно шел по главной и единственной улице. На них оборачивались снующие по своим делам крестьяне, маленькие голопузые ребятишки, открыв рты, стояли, рассматривая их одежду и оружие, а те, что постарше, спешно бросались их забирать с улицы — «налог кровью» в этих краях никто не отменял.

«Да и может мы разбойники какие — рассуждал Теодор. — наверняка похожи на самых типичных оборванцев. Главное, чтобы не напали и не предупредили чорбаджи…»

Дом Бориса Минчева было действительно не пропустить — крепкий каменный забор выше человеческого роста огораживал самое большое подворье. За забором же виделся крепкий дом, сильно отличавшийся от прочих неказистых домиков под соломенными крышами.

Ворота были закрыты,