Румянцев стремился окончательно перевернуть страницу истории, омрачавшую правление его крёстного отца (по некоторым данным будущий полководец был последним крестником Петра I, в честь которого и был назван).

В донесении императрице Румянцев с гордостью рапортовал, что подписание мира свершилось «без всяких обрядов министерских, а единственно скорою ухваткою военной…».

26 июля в ставке русского командования состоялся размен текстов договора, подписанных сторонами. В тот же день всем имперским войскам и флотам была отдана команда прекратить боевые действия.

Кючук-Кайнарджийский трактат был с восторгом воспринят в Петербурге.

Ещё бы, ведь он был существенно лучше переговорных директив, изначально направленных Румянцеву. Приобретения на Керченском полуострове позволяли России не только контролировать вход в Азовское море, иметь мощный рычаг влияния на Крымское ханство, но и получить первую гавань на Чёрном море. В 1783 году 11 русских фрегатов, совершивших стремительный переход в Ахтиарскую бухту после обнародования рескрипта о присоединении Крыма, сосредотачивались именно в Керчи.

В междуречье Днепра и Южного Буга Россия получила возможность создать новые верфи и военно-морские базы, рядом с которыми выросли города Херсон и Николаев. Сама возможность строить не только гражданские, но и военные суда на Чёрном море также проистекала из условия Кючук-Кайнарджи нежданного в Петербурге.

Дело в том, что дискриминационная для России статья Белградского договора о запрете на строительство и содержание военного флота на Азовском и Чёрном морях отменялась (как и весь договор), а в новом мирном соглашении эта тема обходилась молчанием. Поэтому скорые военно-корабельные проекты в Херсоне осуществлялись Петербургом «по умолчанию».

Екатерина II осыпала графа Румянцева за его военные и дипломатические победы в той войне высшими государственными наградами, среди которых особо выделялись фельдмаршальский жезл и почётное наименование «Задунайский».

Через год после этих событий в честь полководца были организованы грандиозные торжества и народные гуляния в Москве на Ходынском поле.

Императрица тогда посетила имение Румянцевых в деревне Троицкое неподалёку от Первопрестольной, где также проходили празднества, и, по местной легенде, повелела его именовать Троицкое-Кайнарджи. Здесь же по заказу Петра Румянцева в 1778 году в память о тех событиях был возведен Троицкий храм. Это строение выполнено в весьма необычном для Подмосковья стиле французского классицизма.

В 30-х годах XIX века неподалёку от этой церкви младший сын фельдмаршала – Сергей Румянцев построил мавзолей для перезахоронения останков отца. Однако этот задумка осуществлена не была, и прах доблестного Румянцева-Задунайского так и остался в Киево-Печерской лавре.

Переселение крымских христиан в Приазовье: спор генералов и дипломатов Екатерины II

20 марта 1778 года императрица Екатерина II издала рескрипт о переселении крымских христиан на территорию России. В общей сложности из Крымского ханства в Российское Приазовье тогда перебралось более 31 тыс. человек – преимущественно греков и армян. Этим шагом Петербург решал сразу две задачи.

Во-первых,переселенцы включились в хозяйственное освоение Приазовья. Греки тогда положили начало современному Мариуполю, армяне обосновались вблизи крепости Святого Дмитрия Ростовского (современный Ростов-на-Дону).

Во-вторых, христиан выводили из-под угрозы османского отмщения за содействие русским в 1771—1777 годах. Однако эта эвакуация поспособствовала овладению Россией и самим Крымским полуостровом, а вместе с ним Кубанью, а также Северной Таврией.

В российской истории неоднократно случались ситуации, когда в решении геополитических задач сталкивались мнения профессиональных дипломатов и военных.

Так было и в отношении Крымского ханства после заключения Кючук-Кайнарджийского мира в 1774 году. Ключевым вопросом этого русско-турецкого трактата было обретение Крымским ханством статуса «независимой области».

Основным проводником курса на крымскую независимость был фактический глава российской дипломатии Никита Панин.

Посылая в 1772 году в Тавриду российское посольство для переговоров с ханским правительством, Панин так обозначал задачу выстраивания новых русско-крымских отношений: «Чтоб Крым и все принадлежащий к сему полуострову Ногайские народы прямо свободными и не подчиненными посторонней власти и для всего света виделися».

По окончании русско-турецкой войны 1768–1774 годов эта позиция проявилась в том, что Россия приступила к выводу своих войск с территории ханства, не дожидаясь взаимности от противника.

«Надобно стараться оставить ныне татар при собственных их распоряжениях и таким поведением приучить Порту к оставлению их с ее стороны в полной их вольности и независимости» – так обосновывался этот шаг на заседании Госсовета России в августе 1774 года.

Этой же логикой объясняется весьма осторожная реакция Петербурга на приход к власти в Крыму Девлет-Гирея в 1775 году. Прямое вмешательство России в крымские дела последовало лишь годом спустя в условиях начавшегося там открытого османского реванша.

Показательно, как описывает те события их непосредственный участник с турецкой стороны Ресми Ахмет-эфенди:

«Москвитянин (российское правительство. – авт.) был крайне огорчен вниманием, оказанным Татарщине, бунтующей против условий мирнаго договора (Кючук-Кайнарджийского. – авт.), и ему следовало отвечать нам на отрез. Но он по своему обычаю отвечал очень вежливо (выделено автором). Наши простодушные государственные мужи, не знающие дипломатических церемоний франков (европейцев. – авт.) сказали: «Видите ли? Так и есть, как мы говорили. Гяур слаб! Он не смеет противиться воле Высокой Порты!»

Однако ответ «Гяура» оказался весьма эффективным.

Лидеры ногайских орд, сосредоточившихся на Кубани, провозгласили новым ханом Шагин-Гирея – ставленника Петербурга. Он и пригласил российские войска вновь войти на территорию Крымского ханства и восстановить на его территории «конституционный» порядок.

Правление Шагин-Гирея считается временем российского протектората над Крымским ханством.

В этот период Петербург активно вкладывался в развитие ханских институций. В первые три месяца правления Шагин-Гирей получил из российской казны только деньгами не менее 65 тысяч рублей, что составляло почти 19 % от среднего годового дохода Крымского ханства. Ещё 10 тысяч рублей было выделено ханскому двору в виде займа, в возврате которого были большие сомнения. Довольно дефицитное для России серебро стало поставляться на заведенный в Бахчисарае монетный двор.

Взаимоотношения с Крымским ханством виделись официальной русской дипломатии как союз с зависимым, но самостоятельным государством. Переселение части жителей этого государства на территорию собственно России с точки зрения данной стратегии было абсолютно нелогичным. Ведь христианское население, контролировавшее городское хозяйство, торгово-ростовщические операции, было критически важно для функционирования социально-экономической системы ханства.

Российские дипломаты наверняка с успехом выполнили бы миссию по взращиванию за счёт отечественных налогоплательщиков лимитрофного государства.

Однако угроза нового османского вторжения в Тавриду в 1777 году и опасность начала общеевропейского военного конфликта усилили в российской политике голос военных.

Благо во главе русских войск на юге империи стоял настоящий знаток крымско-ногайского вопроса, фельдмаршал Пётр Румянцев. Несколькими годами ранее он, кстати, весьма болезненно переживал уступку туркам завоёванных им Дунайских княжеств и Бессарабии в обмен на предоставление независимости Крымскому ханству. Такой размен