грамоты чуть не бросили в тюрьму. Герцог Бургундский был в ярости, бароны насмехались над дерзостью этих буржуа, осмелившихся бросить вызов королю, а молодой Карл VI с возмущением опознал в гонце, молодого человека, который десять лет провел при его дворе, изучая французский язык. Тем не менее ему разрешили уехать, и стали спешно готовиться к походу.

Гарнизоны замков были усилены, французский адмирал Жан де Вьенн собирал войска, а в Руане был сосредоточен флот из кораблей союзной Кастилии. Никто не сомневался, что эти силы будут направлены как против восставших подданных, так и против англичан. Если и существовала хоть малейшая неясность в этом вопросе, то вторая Руанская гарель ее развеяла: 1 августа начали взимать налог "на войну короля". Сборщики налогов установили в рыночном зале свой столы и открыли реестры. Ремесленники, суконщики, и мясники бросились туда, опрокинули столы и стали швырять реестры в сборщиков налогов и охранявших их сержантов, те  запаниковали и поспешили укрыться в безопасном месте, а мясник по имени Корнетт закричал: "Неужели мы позволим одному человеку забрать все?" Но двух гарелей за год не сделаешь: маргиналы не успели распоясаться, представители высших слоев среднего класса знали цену, которую состоятельные люди платят за восстание, а капитан королевского замка был человеком решительным. У него в запасе было 6.000 виретонов (болтов вращающихся в полете) для арбалетчиков и 1.500 кастильских моряков на кораблях. Армия быстро восстановила порядок.

Королевство находилось в состоянии войны. Дело было настолько серьезным, что потребовало возвращения короля в Париж. В столице должно было быть провозглашено решение, обязательное для всего государства. Но это возвращение не было радостным. Карл, его дяди и свита разместились в крепости Лувр. Король встретился с парижанами в ледяной торжественности дворца Сите. 25 августа, в день Людовика Святого, парижане были созваны в Большой зал дворца. Король явился в сопровождении своих дядей и членов Совета. Все они заняли свои места перед мраморным столом, рядом с котором стоял герцог Бургундский. От имени короля он объявил о решении начать войну с англичанами, которые отвергли все предложения о мире. Затем выступил сам Карл. Он просто сообщил парижанам, что не берет с собой на войну своего младшего брата Людовика де Валуа и представляет его в качестве своего заместителя.

Но где будет проходить кампания? В Гиени? Во Фландрии? Герцог Бургундский старался об этом не говорить. До самого последнего момента цель экспедиции оставалась тайной. Король объявил войну Англии. Больше ничего не было известно. Обращаться за помощью к добрым городам для нападения на Гент было бы просто глупо, когда весь Лангедойль был солидарен со свободолюбивыми фламандцами. Санлис отозвал шесть воинов, посланных им в королевскую армию, как только стало известно, с какими противниками им предстоит сражаться. Даже крестьяне из деревни Аттиши на Уазе отказали своему господину в конной повозке, которую они должны были ему предоставить, когда король отправлялся на войну: "Гентцы, по их словам, не были врагами короля, но были союзниками парижан и руанцев". Новая волна ненависти к дворянам породила в городе и стране желание поражения.

Пусть Гента победит и посмотрим, на что способен Париж! Однако, для успеха или неудачи, неплохо бы подготовить свои силы. Вот уже несколько месяцев городское ополчение крепко держало в руках все население столицы. Жители были разбиты на небольшие вооруженные отряды. Их командиры были всем хорошо известны и пользовались безоговорочной властью. Уверенная в себе и своих войсках, буржуазия искала пути активного сопротивления, вплоть до полного отказа от короля, монархии и государства. Молодой нотариус посоветовал Оберу де Дампьеру, торговцу сукном и лидеру движения, объявить ночью тревогу, чтобы поднять население на восстание… План был отвергнут. Буржуа не хотели нового кровавого бунта. Больше всего на свете они не хотели, чтобы со дна преступного мира явились неуправляемые изгои. Поэтому они искали тот тип политической акции, который соответствовал бы их цели — крупной диверсии. И они его нашли.

Утром в день Святого Ремигия (1 октября 1382 года) Обер де Дампьер, Гийом Руссо, суконщик, и Анриет де Пон, ювелир, отправились по улицам Парижа, обращаясь к своим знакомым, ремесленникам, слугам и соседям по приходу: "Лоран, приходи после обеда к церкви Святого Сульпиция, там ты найдешь  хорошую компанию и возможность порезвиться…" И действительно, после обеда у стен церкви и в саду, собралось множество парижан, они играли в шары и кегли, пили вино и вели светские беседы, пока собрание пополнялось вновь прибывшими. Когда вино, игры и разговоры придали компании определенный настрой, трое лидеров — Дампьер, Руссо и Понс — принялись командовать. Они проверяли пришедших и выгоняли тех, у кого в Париже не было ни жены, ни имущества. Им не нужны были ни безответственные молодые люди, ни сорвиголовы, которым нечего было терять, — только обеспеченные мужчины из среднего класса.

И вот начались выступления, вновь зазвучали речи об отказе от налогов, свободе и вольности для Парижа и парижан. Затем последовали политические решения. Если кого-то из членов компании арестовывали, вся компания должна была подняться ему на его помощь. Был согласован условный сигнал — звук трубы, а также методы сопротивления: собравшиеся должны были использовать свою численность и силу, чтобы противостоять арестам буржуа. Если кого-то схватят и отведут в Шатле, они должны будут заставить парижского прево его освободить. Если арестованного все же осудят и поведут к палачу, то по сигналу трубы все должны собраться на кладбище Невинных и действовать, а если пойдет слух, что городу грозит опасность, вся компания должна пойти и предать смерти парижского прево.

Наконец, наступил последний акт, скрепляющих взаимных обязательств, то есть коллективная клятва. Все участники собрания дали друг другу клятву придерживаться этого плана и хранить его в тайне. После этого все разошлись. В конце собрания парижане увидели, как на закате над крепостными валами взвился воздушный змей: как потом говорили, ради забавы, а на самом деле в знак достигнутой солидарности, некоторые члены собрания отправились "запускать дракона в полет".

Все произошедшее не походило на невинную игру. Возвращаясь к традициям предков, горожане составили "заговор". Как и в XI веке, они дали коллективную и взаимную клятву помогать друг другу. В те далекие времена, в обществе, основанном на иерархии неравенства, такая клятвенная связь, казалось, могла перевернуть весь мир. Однако она была направлена только против епископа, сеньора города…

Форма сопротивления, выбранная в данном случае, также проистекала из старых привычек и представляла собой не что иное, как "незаконную юридическую поддержку" — старую форму буржуазной солидарности, которая была еще жива и процветала в Париже времен Людовика Святого. Во Франции эта практика была опротестована Парламентом, но в соседней Англии образование политических группировок вернуло ей популярность, причем совсем недавно это произошло в случае с известным ученым Джоном Уиклифом. В 1377 году он предстал перед епископом Лондона, обвинившим его в ереси, и прибыл ко двору в сопровождении герцога Ланкастера и всей его свиты, то есть