на деньги, которые вы платили мне за обучение. Да, да, именно так! Мне достаточно тех монет, которые я получаю от других учеников и моего работодателя. А с друзей брать плату за обучение не по-божески. Это мой принцип! – предупредил он возражения, которые уже были готовы сорваться с губ молодых людей. – Тем более что вы изрядно потратились на меня в тавернах… Так вот, даже мой черный клинок не идет ни в какой сравнение с изделиями мастеров древнего Толедо. «Хорасан» и «дамаск» при всех своих великолепных качествах имеют серьезный недостаток – режущая кромка клинков из этих сталей может крошиться. Это не столь существенно для режущего и колющего оружия, но для рубящего (а в битве чаще всего приходится рубиться) является большой проблемой. Мастера Толедо делают заготовки для мечей из множества слоев стали разной мягкости и прочности. После многократной проковки они обеспечивают клинкам потрясающую прочность и гибкость. Смотрите!

Педро де ла Торре вынул одну шпагу из ножен и сильным движением согнул ее в кольцо. А затем отпустил, и шпага приняла первозданный вид.

Андреа и Джованни были поражены. Они конечно же слышали о таком оружии, но шпаги из Толедо не выходили за пределы Испании. Ведь в обиходе европейцы применяли в основном прямые мечи, кортеласы и дюссаки, которыми в бою можно было прорубить любой строй. К тому же толедские клинки вообще делались только на заказ. А кто же из владельцев столь ценного оружия решится его продать?

– Благодарю вас, мессер, за столь ценный подарок! – Андреа опустился на одно колено, принял шпагу и поцеловал клинок; его примеру последовал и Джовании, и тоже назвал Педро де ла Торре «мессером».

А мастер клинка приосанился и принял горделивый вид; его назвали «мессером»! Это ли не честь для безродного чужака, искателя приключений.

– Но вернемся к «браво»… – Взгляд мастера клинка посуровел. – В бою воин сражается с мечом в одной руке и со щитом в другой. Это оправдано, когда наносится много рубящих ударов. Когда появились шпаги, мои соотечественники-испанцы для защиты от нападения противника ввели в обиход щит небольших размеров – брокель. Но ведь его не будешь все время носить с собой, в отличие от меча или шпаги. Поэтому «браво» начали использовать вместо брокеля плащ, намотанный на свободную руку, или дагу. Во Франции она называется мен-гош – кинжал для левой руки. Вот поэтому я должен обучить вас, как нужно сражаться против «браво». Должен вам сказать, что будь на месте пиратов испанский бретёр, с вами расправились бы до моего появления…

Главное отличие испанской школы от итальянской, как выяснилось, заключалось в перемещениях. Прежний мастер клинка учил Андреа двигаться в сторону противника только прямолинейно. А Педро де ла Торре, когда они начали изучать стиль «браво», объяснил и показал, что необходимо быстро перемещаться влево или вправо, отвлекая внимание противника, чтобы выбрать наиболее удобный угол для атаки.

Венецианец, наставник Андреа Гатари, особое внимание обращал на позиции и на положении руки с оружием. А Педро де ла Торре напрочь пренебрегал этими наставлениями. Он утверждал, что такое понятие, как «позиция», во время боя с «браво» совершенно несущественно и нужно было следить лишь за положением рук. Кроме того, итальянский стиль поединка предполагал разнообразные виды защитных стоек, в отличие от того, чему учил Педро де ла Торре.

«Это все излишества! – говорил он сердито, когда Андреа пытался объяснить ему свои принципы ведения боя. – Для победы в схватке с таким опаснейшим соперником, как “браво”, достаточно одной позиции, которая называется “прямым углом”. В такой стойке кончик меча (или шпаги), кисть и плечо находятся на одной прямой линии. И наконец укол – тот же “октав” – может быть полезен лишь в определенных ситуациях. Если клинок противника длиннее (у мастеров “браво” это сплошь и рядом), то предпочтительней сделать “вольт” – немедленно уйти в сторону, не контратаковать, чтобы не нарваться на разящий укол. И только когда противник промахнется, при этом потеряв равновесие, что естественно при уколе, ответить ему “рипостом” – сильным рубящим ударом, от которого он вряд ли сумеет защититься даже плащом. А дага выпорхнет у него из рук как летучая рыбка»…

После тренировок Андреа приходил домой и сразу же падал на постель. Мастер клинка буквально загонял его.

Джованни вообще несколько дней притворялся больным, потому как еле двигался от усталости. Андреа, который мужественно выносил все нагрузки, даже начал подозревать, что Педро де ла Торре и есть самый настоящий «браво», так много он рассказывал об этой опасной касте бретёров и наемных убийц и показывал огромное разнообразие приемов нападения и защиты, которые не вписывались ни в какие рамки дуэльных правил.

Почти каждодневные занятия, а в промежутках между ними походы по тавернам, заставили Андреа на некоторое время забыть о прекрасной Габриэлле. С одной стороны это было хорошо, – зачем ему опасные любовные приключения? – а с другой юноше часто снились ее жаркие объятия.

В постели Габриэлла превосходила любую из обитательниц домов терпимости, которые отдавались за деньги. Она были прекрасна – невероятно чувственна и горазда на разные выдумки. Ее ласки были потрясающе нежны, а упругое тело, которое походило на наливное яблоко, всегда пылало страстью.

Габриэлла не имела детей. Ее не просто отдали замуж, а выгодно продали за богатого, но престарелого патриция, который был не в состоянии зачать еще одного отпрыска (у него уже имелись дети от двух прежних жен).

Похоже, она влюбилась в Андреа, и юноша иногда с душевным трепетом начинал думать, куда их заведет эта связь. Весь ужас ситуации заключался в том, что, как оказалось, и он стал неравнодушен к Габриэлле. Случайная карнавальная интрижка вдруг превратилась в чувство, которое Андреа еще не испытывал.

«Что делать, что делать?!» – лихорадочно размышлял юный стюард, обслуживая посетителей аптеки. Только во время работы у него появлялось время на отвлеченные размышления.

Престарелый отец все чаще оставлял аптеку под присмотром Бартоломео, а старший брат, пользуясь своим превосходством, спешил к своей милой. Андреа прекрасно понимал его состояние и не особо упирался, когда ему выпадала столь большая «честь» побыть в роли провизора.

Колокольчик входной двери издал очередную серебряную трель, и в аптеку вошла… Габриэлла! Андреа решил поначалу, что у него произошло помутнение рассудка: только он подумал о любимой женщине – а она тут как тут.

Ее сопровождала бонна – полная синьора из аристократического семейства, которая занималась воспитанием Габриэллы с детства, и черный раб, исполнявший обязанности личного гондольера, телохранителя и носильщика пассии Андреа. Она лично выбрала его из всех невольников мужа. Раб имел одно несомненное достоинство – он ничего не мог ни написать, так как был безграмотным, ни рассказать своему господину, потому что за какую-то провинность прежний его хозяин отрезал ему язык.

Раб был предан Габриэлле до мозга костей. Она относилась к нему почти как к свободному человеку, обычному слуге. Его настоящее имя было неизвестно. Собственно говоря, оно никого и не интересовало.

Раба прозвали Маурицио – мавр. Только ему было известно, что его госпожа встречается с беспутным стюардом; он относился к этому обстоятельству с осуждением, но даже будь у него язык, он и под пытками не рассказал бы о похождениях обожаемой синьоры. Вот и сейчас, войдя в аптеку, он одарил Андреа нехорошим взглядом исподлобья.

Но