для стюарда мавр был пустым местом, хотя тот и старался держаться с рабом-гондольером обходительно. Андреа приучали к вежливости с детства. Это было необходимое условие успешной коммерции.

– Пресветлая донна, прошу… сюда, – бросился он навстречу Габриэлле, чтобы усадить ее в самое удобное и красивое кресло; бонна предпочла более просторную скамью. – Не желаете отведать нашего прохладительного напитка?

– Непременно! – воскликнула пунцовая Габриэлла. – Он у вас просто прелесть!

Увидев Андреа, она сильно разволновалась, и только годами выработанная невозмутимость патрицианки позволила ей держать себя в руках. Вот только румянец на щеках ее выдавал, но его можно было отнести на счет погоды – день стоял жаркий и бонна обмахивалась веером даже в прохладном помещении аптеки.

Юноша метнулся к знаменитой константинопольской вазе-гидрии с краником, быстро наполнил два превосходных стеклянных кубка, сделанных в Мурано, и с поклоном предложил важным синьорам. Он был сама обходительность, как и положено вышколенному стюарду, исполнявшему на данный момент роль провизора.

Андреа ни жестом, ни единым взглядом не выдал своего истинного состояния, хотя глаза у него буквально светились, как у мартовского кота.

То же самое происходило и с Габриэллой. Она заказывала лекарства – самые простые, которые не нужно было готовить; похоже, они были лишь предлогом для посещения аптеки – небрежным тоном, подчеркивая этим свое превосходство. И она имела на это право, как жена всеми уважаемого члена Высшего совета.

Когда лекарства были упакованы, Габриэлла запустила свою узкую прелестную ладошку в подвешенный к золотому поясу кошелек, который представлял собой настоящее произведение искусства – превосходный зеленый бархат, расшитый серебром, и золотые дужки работы искуснейших ювелиров Венеции с миниатюрным замочком.

Отсчитав положенную сумму, она вручила монеты Андреа, при этом незаметно всучив ему крохотную записку. Любезно распрощавшись с услужливым стюардом, бонна и Габриэлла покинули аптеку.

Последним уходил мавр, нагруженный пакетами. Догнав его на пороге, стюард с заговорщицким видом сунул ему в руку золотой дукат. Маурицо растаял; показав свои превосходные белые зубы, он заговорщицки подмигнул – и был таков.

Андреа тихо хохотнул ему вслед и довольно потер ладони – чтобы чужой пес не лаял почем зря и не злобился, время от времени его нужно подкармливать, бросая кость с мясом. Юноша знал – мавр надеется, что ему дадут вольную, поэтому копил денежки для будущей свободной жизни. Вернувшись к своему барьеру, Андреа бережно развернул послание любимой, но там было всего несколько слов: «Жду сегодня вечером на нашем месте».

Юноша завертелся от радости волчком – как комнатная собачка, которая пытается поймать свой хвост. Сегодня он обнимет Габриэллу! Радость переполняла его, словно колбу, в которой происходила бурная алхимическая реакция.

Этим вечером он должен быть в школе Педро де ла Торре… но к дьяволу все! Что может быть важнее встречи с любимой?..

Он едва дождался вечера. Внутри у него все бурлило от нетерпения. Быстрее, быстрее! Он подгонял гондольера, чтобы тот орудовал веслом с полной силой, тот старался, но все равно юноше казалось, что гондола еле тащится.

Наконец они добрались до берега лагуны, и Андреа оказался на суше. Путь юноши лежал к загородному дому родителей Габриэллы. Они навещали его редко, и прелестное строение большей частью пустовало.

Габриэлла уже ждала его. В полупрозрачной накидке, под которой не было ничего, она вся светилась в лунном сиянии, будто богиня Афродита, которая родилась из морской пены. Андреа заключил ее в свои жаркие объятия… и время для них перестало существовать.

Как несколько позже оказалось, муж Габриэллы находился в отъезде, и она была свободна до самого утра…

Ночью они не уснули ни на миг. Огонь желаний, бушевавший в груди юноши, настоятельно требовал выхода. Его любовные порывы встречала не холодная рассудительность зрелой женщины, которая могла потушить все желания, а жаркий пламень юной распутницы, и костер, который они зажгли, не смогли бы потушись даже волны, которые накатывались на берег с грозным рокотом…

Габриэлла ушла первой. Ее уже ждал верный Маурицио. Плеснуло весло, и гондола исчезла в предутреннем тумане.

Закутавшись в длинный плащ с капюшоном, – отнюдь не лишняя предосторожность – юноша шел расслабленной походкой по направлению к ближайшей пристани, где намеревался найти свободного гондольера.

Шел, но не дошел. Неожиданно ему преградил дорогу зрелый мужчина с нехорошим взглядом. Одет был в испанский наряд, у его пояса висели дага и длинная (очень длинная! – сразу отметил Андреа) шпага в изрядно потертых ножнах, явно видавшая виды. Его темное лицо с небольшой бородкой клинышком было бесстрастным – словно закаменевшим.

Но глаза блестели, остро, хищно.

– Я устал вас ждать, синьор, – сказал он с легким испанским акцентом. – А ночь сегодня прохладная…

– И вы хотите согреться… – со снисходительной улыбкой подхватил юноша, хотя внутри у него все сжалось.

Это был бретёр, и похоже, испанский «браво», – наемный убийца. А иначе, зачем ему торчать возле летнего дома Габриэллы всю ночь, поджидая Андреа?

Муж! Это ее муж! Он узнал о «шалостях» юной жены, и, не рискнув выносить сор из дома (никто не хочет прослыть рогоносцем!), нанял мастера клинка, чтобы тот по-тихому свел счеты с осквернителем супружеского ложа.

Как иногда странно поворачивается колесо Фортуны! Еще совсем недавно Андреа понятия не имел, кто такие «браво». Он считал свой стиль фехтования совершенным, только требующим некоторой дошлифовки.

Нечаянная встреча с Педро де ла Торре (нечаянная ли? вот в чем вопрос…) раскрыла ему глаза на то, что существуют уникальные мастера клинка, которым венецианские бретёры и в подметки не годятся. Теперь юный стюард не был столь уверен в своих силах, как прежде, и не стал дерзить будущему противнику, как это бывало раньше.

– Именно так, синьор.

– Предлагаю пойти в таверну, и мы выпьем превосходного согревающего напитка. Как я понял, в Венеции вы недавно, и вряд ли знаете места, где подают отменные вина. Готов служить вам проводником и оплатить счет.

Андреа сам себя не узнавал. Он ли это?! У испанского бретёра могло создаться впечатление, что венецианец струсил и разделаться с ним будет легко и просто.

Но в этот момент юноше пришли на ум слова Педро де ла Торрре: «В Испании истинный кабальеро[48], даже если он обедневший идальго и зарабатывает на жизнь своей шпагой, никогда не опустится до оскорбления противника. Потому что после этого тот станет ему врагом на всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, останется в живых… Честная и благородная дуэль – не повод для мести. Вежливость, хладнокровие и невозмутимость – вот признак настоящего «браво».

– Покорно благодарю, синьор, – вежливо склонил голову бретёр. – Но у меня на это утро несколько иные планы.

– Я вас понял. Сначала вы хотите меня убить, а уж затем заняться своими делами.

– Вы удивительно проницательны.

– И чем же я так насолил вам, позвольте спросить? По-моему, мы прежде не встречались.

Испанец был несколько обескуражен. Юноша держался вежливо и благородно, не дерзил, не был удивлен или напуган, и вообще не высказывал каких-либо иных сильных чувств, как это обычно случается с теми, кому предстоит сразиться не на жизнь, а насмерть с выдающимся мастером клинка.

А ведь юнец уже понял, с кем ему придется драться.

– Просто меня попросили сделать услугу некоему господину, – ответил бретёр. – И я не мог отказаться.

Все-таки его нанял муж Габриэллы! Это уже несомненно. Испанец и впрямь не мог отказаться ни от