дна, за что и заработал себе кличку Кефир, описался и, забившись от стыда под стол, крепко и быстро, как все дети, уснул.

— Если нас слушает Марк Антоний, то он должен знать каждый наш следующий шаг, — сказал Родин. — Если это допустить… Нет, это невероятно!

— А если все-таки допустить, — продолжил Скоков, — то картинка получается неприглядная: Климов, Смородкин и, естественно, Кудимова — под колпаком. И с каждым из них в любую минуту могут разделаться… Как они разделались с Коньковой и Добровольской.

— Давайте без паники, — сказал Красин, — давайте подойдем к этому факту совершенно с другой стороны… — Он вскинул вверх правую руку, зафиксировав ее ладонью к собеседникам. — Кто нам мог загнать жучок? Только чужой. А кто из чужих, посторонних, был у нас в офисе за последние дни? Добровольский. Он горит желанием отмщения, поэтому…

— Версия неплохая и ее легко проверить, — кивнул Скоков. — Ну а что, если это дело провернул свой? Чего улыбаетесь? Трудно поверить?

— Трудно, — сказал Родин.

— Тогда представь себе тысячу баксов наличными…

— Здравствуйте, господин полковник!

Скоков обернулся и, увидев, что к ним приближается Климов, тихо сказал:

— Ему про жучок — ни слова. Он может в горячке дров наломать…

— Чай, значит, гоняете… — Климов сел за стол, положил на колени кейс, раскрыл его и вытащил конверт с фотографиями. — Вот вам человечек, который со слов драматурга Голодарского отправил на дно гражданку Конькову. Полюбовались?.. Теперь неприятное: сегодня ночью в камере повесился Глазов. Однако я в этом сильно сомневаюсь. Думаю, он не сам удавился, ему помогли…

Если первый сюрприз Скоков воспринял спокойно и мужественно, как и подобает бывалому оперативному работнику, то второй, который преподнес ему Климов, ранил его в самое сердце. Ведь это он сдал Глазова, значит, он и виноват в его смерти!

Скоков, не скрывая растерянности, хлопнул себя ладонью по коленке.

— Вот вам ответный ход! — Его круглые неопределенного цвета глаза налились яростью дикой кошки. — Ход умный, очень расчетливый: повесился — признал виновность!

— Правильно, — поддакнул Климов. — И кругом полная ясность! А раз так — закрывайте дело, господа следователи. Венец — делу конец!

— Крыть действительно нечем. — Родин витиевато выругался и, забыв, что Климов не знает ни о разговоре Кудимовой с Клеопатрой, ни о его беседе с главным режиссером Молодежного театра, мрачно обронил: — Недооценил я способности господина Редькина!

Климов зычно расхохотался.

— Саша, я тебе это не раз говорил, но с удовольствием повторяю еще разок: ты хоть и пижон, но мозги у тебя работают в полный накал, как у академика. — С этими словами он вытащил из кейса портативный магнитофон и нажал кнопку воспроизведения. — Это вам на закуску…

МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ ТЕЛЕФОННОГО РАЗГОВОРА

КРАКОВСКОЙ Л. Б. И ГОСПОДИНА ИКС

Краковская: Здравствуй, Леша!

ИКС: Здравствуй, радость моя! Что-нибудь случилось?

Краковская: Да.

ИКС: В двух словах объяснить не можешь?

Краковская: Трудно. Мне нужен совет.

ИКС: Ты из дома?

Краковская: Да.

ИКС: В семь часов я за тобой заеду, и мы смотаемся на дачу. Договорились?

Краковская: Я буду ждать.

Р. S. Номер телефона господина ИКС не зарегистрирован.

— Узнали голосочек? — не скрывая торжества, спросил Климов.

— Узнали, — ответил за всех Красин.

Это был третий сюрприз. Скоков знал, что Редькин — редкий прохвост и сволочь, ибо проработал с ним не один год, догадывался, что он имеет отношение к этому делу — ну, там, берет взятки, прикрывает кого-то из мафиозных структур, в общем, нагло и открыто использует свое служебное положение и связи, но ему и в кошмарном сне не могло присниться, что Редькин — одна из центральных фигур этой банды, машинист или помощник машиниста, как выразился Родин, поезда, который пять лет назад отправился из СССР в СНГ. Со всеми остановками. И на каждой — убийство или грабеж…

Скоков отпустил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и только после этого каменно взглянул на Климова. Костя моментально согнал улыбку с губ и из круговорота мыслей отметил только одну: полковник стар — сухое пергаментное лицо, выцветшие глаза, белесые, потерявшие эластичность губы, редкая седая щетина, складками висевшая на шее кожа… Убийство Глазова и предательство Редькина выдали Скокова с головой.

— Семен Тимофеевич, у меня есть план, — заметно волнуясь, проговорил Климов. — Я придумал, как насолить Редькину…

— Его убить мало!

— Согласен. Но сперва выслушайте меня… — И Климов принялся рассказывать, какой спектакль он устроил вертухаям во внутренней тюрьме на Петровке.

Скоков слушал молча, не перебивая и беспрестанно поглаживая короткий ежик жестких, тронутых сединой волос. Он нервничал, но не хотел в этом признаваться, выдать себя и, постукивая костяшками пальцев по столешнице, думал о возможных последствиях разработанного Климовым мероприятия. Наконец не выдержал и спросил:

— Кто повезет в крематорий Глазова?

— Смородкин. А по дороге заедет в анатомичку Первого мединститута и… Каширин быстро произведет вскрытие и даст заключение о причине смерти покойного. Этой — официальной — справочкой я им нос и утру.

— В этом что-то есть, — кивнул Скоков. — Каширин дал согласие?

— За сто баксов.

— Где ты их возьмешь?

— У вас.

— Котелок у тебя варит. — Скоков перевел взгляд на Родина и ядовито процедил: — За сто! А если ему дать тысячу… Нет, прав Маяковский — «Ни Пушкин, ни Гете, ни Врубель не верили в строчку, а верили в рубль!»

«Слава Богу, оклемался», — подумал Родин, подмигнув Красину.

— Каширин может поинтересоваться, почему он должен резать ночью, — продолжил свой допрос Скоков. — Чем ты это объяснишь?

— Срочностью.

— А кто ему будет помогать? Санитары?

— Родин с Яшкой.

Скоков налил себе стакан чаю, жадно выпил и посмотрел на Родина. Взгляд был светел и пронзителен, точно луч солнца, пробившийся сквозь узкую щель.

— Саша, возьми с собой фотографии Коньковой и Добровольской и покажи их оператору крематория. Мысль, конечно, абсурдная, но… Чего в жизни не бывает!

Климов неожиданно вскочил, шагнул из-под навеса навстречу лучам заходящего солнца и, воздев руки к небесам, вскрикнул как простонал:

— Ну почему я до этого не додумался? Ведь это задачка для семиклассника!

— Потому что в шестом два года сидел, — прыснул в кулак Родин. А про себя подумал: «Черт возьми! А ведь он наверняка продолжает играть спектакль, который начал играть еще в тюрьме… А мы его за простачка держим… А этот простачок не такой уж дурачок! Если я прав, то третий — заключительный — акт этого спектакля мы проведем под его руководством — он заказывает музыку».

И здесь Родина осенило.

— Костя, кончай балаган, — сказал он строго. — Кто будет