ловушек берёзовых веток, потому что тетерева — не дураки. Мы насыпали на камни хлебных крошек и ушли. Если нам не повезёт, сказал Але, то крошки съест белка, — но нам повезло! Когда мы на следующее утро пошли проверять силки, то на скалах обнаружили двух уже мёртвых тетёрок! Мы отнесли их к костру и стали ощипывать. Дело это оказалось нелёгкое, потому что у нас не было котла, в котором тетёрок можно было бы ошпарить. Но если не сдаваться, то можно справиться и без котла. В то утро, когда мы корпели над тетёрками, дул лёгкий ветерок. Под конец вся стоянка была усыпана белым пухом. Мы шутили, что на нас как будто снежная буря обрушилась.

Но поросёнок, камни и тетёрки — это ещё не всё. Мы делали кое-что и поинтереснее. Резали бересту, собирали сосновую смолу, спускались к реке, чтобы набрать ивовых побегов. Каждый день мы понемногу делали то одно, то другое, а потом снова садились за лук. Лук медленно, но верно проступал из куска дерева.

Наконец — под вечер — я закончил работу. Але сразу это понял, когда я прервался и попробовал лук на изгиб. Он бросил на лук всего один взгляд и сказал:

— Хорошо. Достаточно.

Охотились и собирали камни мы не для пустой забавы. Свиные кишки пошли на тетиву. Когда они просохли, Але нарезал их на ремешки, и мы свили из них крепкую тетиву. Готовую тетиву закрепили на концах лука. На одном конце крепление сделали так, чтобы при желании можно было ослабить или подтянуть тетиву.

Стрелы мы сделали из ивовых побегов. Выбрали самые прямые и обрезали их до нужной длины. Правильная длина, как сказал Але, — это от локтя до кончика среднего пальца. Наконечники для стрел мы выточили из яшмы, которую нашли на дне окуневого озера. Наконечники на стрелах самого Але были железные, потому что у него в деревне жил кузнец, но здесь, в лесу, надо брать что дают. И они вышли острыми — наконечники моих стрел! Я опробовал их на пальце. Острые как ножи.

Но стрелы были ещё не готовы. Стрелам требовались направляющие, чтобы стрела полетела точно в цель. На направляющие и пошли перья тетёрок. Мы расщепили стержни перьев ножом, смешали клей из сосновой смолы и угольного порошка. А на порошок размололи пару угольков из костра. На конец каждой стрелы мы наклеили по три кусочка пера, а перья потом обожгли по краям, чтобы они стали одинаковыми.

Уже в самом конце мы сделали из бересты и свиных ремешков колчан. Теперь всё было готово.

Близилась ночь. Горел костёр — ровно, наш костёр всегда горел ровно. Я сидел на поваленном дереве и смотрел на пламя. Иногда переводил взгляд на опасные вещи — лук и колчан со стрелами, лежавшие у моих ног. Проводил пальцем по натянутой тетиве.

Але сматывал непригодившиеся ремешки из кишок.

— Доволен? Ты почти всё сделал сам.

— Угу. — Я обхватил себя, как будто у меня болел живот.

— О чём думаешь? — спросил Але.

— Ни о чём.

Я сказал неправду. Я, конечно, кое о чём думал, сидя у костра и глядя в огонь. Я думал о словах Але, которые он сказал в первый вечер: когда лук будет готов, он простится со мной и уйдёт домой.

Я снова перевёл взгляд на свой лук. Да, я был горд и доволен. Но на самом деле мне хотелось, чтобы мой лук был другим луком. Из тех, над которыми надо трудиться несколько недель.

Зачем ты стреляешь

Утро следующего дня выдалось серым. Может, и не серым, может, я просто проснулся слишком рано. Я чувствовал себя неотдохнувшим и таким же тусклым, так что не стал вставать и снова лёг. Меня знобило. Але не было, но костёр уже горел. Вскоре Але вернулся — он ходил за водой. Положил бурдюк на землю, взял палку, поворошил поленья. Он ничего не говорил, только время от времени посматривал на меня. Потом протянул мне кусок кабанятины, но я отвернулся.

— Что случилось?

Я не ответил. Але не стал повторять вопрос, и я сел, обняв колени.

— Сердишься на что-нибудь?

Я помотал головой.

— Тебе грустно?

Я стиснул зубы и проглотил комок, стоявший в горле. Говорить было трудно. Мне не хотелось разныться из-за того, что мы сейчас распрощаемся. Не хотелось выглядеть перед Але малышом.

— Хорошо бы так было всегда, — тихо сказал я. — Чтобы мы с тобой жили в лесу.

Але кивнул:

— Да, хорошие были дни. Но у меня есть дом, и он ждёт меня.

Меня как будто ударили в живот. Мне не нравился дом Але. Не нравилось, что у Але есть что-то кроме меня, что-то, по чему он скучает.

Але сел на поваленное дерево.

— Я позвал бы тебя с собой, — сказал он. — Но у меня такое чувство, что тебя здесь что-то держит. — Он попытался взглянуть мне в глаза. — Ты уж прости, Сем, но иногда я смотрю на тебя… в тебе есть какая-то уклончивость.

Я сидел, не зная, что ответить. Я-то надеялся, что никакой уклончивости во мне не заметно. Думал — как просто оказалось забыть жизнь в замке и все печали. Но Але сумел меня разглядеть.

— Мой младший брат, — промямлил я наконец.

Але кивнул. Во взгляде у него был интерес: я ведь в первый раз заговорил о себе. Он молчал, дожидаясь, когда я захочу продолжить.

— Я пытался заботиться о нём, но не сумел, — сказал я. — А теперь мне кажется, что он меня больше не любит. У него новые друзья. Я этой компании не подхожу.

— Понимаю. — Але надолго задумался. — Уверен, что рано или поздно вы вернётесь друг к другу. Может, ему просто надо побыть с теми новыми друзьями. Но и старшего брата он не забыл.

Я смотрел на плясавшие передо мной языки пламени. А что, если Але прав? Что, если Иммер когда-нибудь снова повернётся ко мне? Как и когда?

Але положил руку мне на плечо:

— Не хочешь испытать его?

Я покосился на свой лук — новенький, древесно-белый, прислонённый к бревну, на котором сидел Але. Конечно же, мне хотелось пострелять. Конечно, пальцам не терпелось натянуть тетиву, конечно, хотелось, чтобы первая же стрела уверенно полетела прямо в цель. Как у Але, когда он убил поросёнка. Мне хотелось стрелять, как Але.

Мы пожевали мяса, выпили по кружке воды. Потом я вскинул на плечо колчан и взял лук. Но так не бывает, сказал Але, чтобы человек в первый раз в жизни взял