очень опасно и ребенок может умереть. Они говорили, что во время беременности она должна худеть. И она рассказывала, что первые три раза перенесла ужасно, потому что все время себя винила. Не надо себя винить! А в четвертый раз она сменила гинеколога, и он объяснил ей, что она вправе ожидать такого же отношения, как и любая другая женщина. Потому что, знаешь, Марни? Люди сами решают стать ублюдками, это их собственный выбор. Но быть толстыми мы не выбираем, это адаптация!

– Ладно, если ты так считаешь.

– Поэтому надо правильно выбирать окружение; люди вокруг помогут тебе лучше к себе относиться и больше себе доверять, – добавляет она, проявляя такое здравомыслие, что я почти забываю, что она пьяна.

– Например, таких, как ты, Фран, – шепчу я. – Ты помогаешь мне вернуть уверенность в себе.

Она поворачивается и смотрит мне в глаза.

– Все твои предрассудки – это чушь. Ты – замечательная женщина, Марни, и будешь замечательной матерью!

Ее слова невероятно меня трогают, но учитывая ее состояние, я не уверена, что завтра она вспомнит, что наговорила сегодня. Глаза у нее начинают непроизвольно закрываться, рот беспомощно полуоткрыт, и она заметно покачивается.

– Вернемся назад? – предлагаю я.

– Можем переночевать на пляже.

– Даже и не думай!

– Ну, давай, а я спою тебе колыбельную в палатке.

Пакита набрала еще шесть кило. Мнение Армана стало для нее важнее всего на свете, поэтому как-то раз она спросила, что он о ней думает и не беспокоит ли его, что она еще потолстела.

– Конечно, нет! Ты моя богиня, я не задумываюсь о таких вещах, ты всегда для меня желанна, и это все, что тебе нужно знать.

Арман был скуп на нежные слова, но то, что он сказал, стало самым лучшим признанием в любви, которое он только мог ей сделать.

– Я люблю тебя…

– Моя романтическая крошка, – мягко усмехнулся он и погладил ее по волосам.

Она приподнялась с кровати и оперлась на локоть, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Это потому, что у нас с тобой – самая красивая во Вселенной история любви.

– Значит, спасибо Вселенной, – сказал он, улыбаясь.

Арман часто шутил и не подозревал, что с ним Пакита впервые почувствовала то, чего никогда раньше не переживала с другими мужчинами. Она вспыхивала от его прикосновений и раскрывалась, словно цветок.

– Мне так с тобой хорошо, – сказала она, прижимаясь к нему.

– Мне тоже, моя романтическая крошка, мне тоже…

Глава 15

Погода резко портится, поэтому весь следующий день мы бродим по Кале, заходя в музеи и кинотеатры. Надеяться на улучшение бесполезно, непогода захватила весь север Франции. Серое, низкое небо нагоняет тоску, такое ощущение, что наступила осень. Даже чайки – и те пропали.

К счастью, к концу дня нам удается найти комнату в частном доме – просторном и полном кошек, – на который мы наткнулись почти случайно. Каждому свое; мне нужен долгий сон, нужно ворочаться, храпеть и смотреть передачу «Охота и рыбалка», если я хочу заснуть поскорее.

Мы обедаем у себя блюдами, купленными в китайском ресторане, а как только я остаюсь одна, то сразу звоню Элиотту, чтобы рассказать ему, чем мы занимались. Он изнывал от нетерпения, бедняжка, – я не говорила с ним два дня. Как личность незрелая, я испытываю извращенное удовольствие: оказывается, у бога «Тур де Франс» недостаточно влияния, чтобы со мной тягаться.

Вот так-то!

Что касается запланированной поездки к клиенту, то ее он отложил на две недели.

Мы разговариваем добрый час, потом я падаю в объятия Морфея – не ворочаюсь, не храплю и даже не нуждаюсь в «Охоте и рыбалке».

Так заканчивается день.

Проснувшись в наш предпоследний день, мы решаем поехать в Дюнкерк: я сроду там не бывала, и Фран тоже. Взбесившийся климат и здесь говорит свое слово – погода сегодня отличная. Нам же лучше, чего еще желать, но какой же свирепый здесь ветер! У местных рогоносцев, наверное, все рога сносит к чертовой матери.

Сначала мы немного крутимся в центре города. Он маленький, чистый, скромный и удобный. Все в пределах досягаемости – рестораны, магазины, паркинги, музеи, исторические памятники и… чайки. Первое наблюдение: Дюнкерк мне нравится, он совершенно очарователен, несмотря на то, что был почти полностью разрушен во время Второй мировой войны.

Ближе к полудню мы позволяем себе неслыханную роскошь – автобусную экскурсию по городу. Мы отправляемся на нее в компании английских туристов, которые не позволяют гиду пропустить ни одного исторического объекта, желая получить о каждом подробное представление на языке Шекспира. И мы не пропускаем ничего: ни колокольню, ни ратушу, ни исторический порт, ни стоящий в нем на якоре трехмачтовый корабль, ни церковь Св. Элигия, ни военное кладбище, ни курорт Мало-ле-Бен, ни квартал Розенделя… Поскольку группа у нас немного чокнутая, то после этого они бросаются осматривать промышленный порт, но решают все-таки пропустить посещение центральной атомной электростанции «Электрисите де Франс» – чтоб уж совсем не сходить с ума.

Когда к трем часам дня мы возвращаемся, я просто умираю с голоду, – до такой степени, что если Фран решит за неимением лучшего купить огромный бургер, истекающий сыром, то я пойду с ней без разговоров. Но в конце концов, несмотря на поздний час, для нас отыскивается свободный столик в кафе. Пока мы ждем заказанные блюда, хозяин приносит в качестве закуски к вину тарелку поджаренных тостов с солью и перцем и маленький керамический горшочек, наполненный чем-то непонятным, но очень похожим на санду[49].

– Это жир? – спрашиваю я у Фран.

Мы обе втыкаем в содержимое горшочка ножи. Оно мягкое, с атласным блеском.

– Думаю, да, – отвечает она. – Похож на тот, что кладут в рийет[50].

– Я правильно поняла, люди здесь едят жир, намазанный на хлеб? С аперитивом?

– Да, но не просто так, а с солью и перцем.

Безумие… Хотелось бы мне сейчас услышать мать – она бы наверняка сказала: «А я тебя предупреждала, что на Севере холодно! Люди здесь запасают жировую прослойку заранее».

– Но чей это жир? – настаиваю я.

– Чаечий. Разве ты не видела, сколько их здесь? Местные, наверное, уже и не знают, что с ними делать.

Полный бред… Я достаю телефон и начинаю поиск.

Оказывается, эта субстанция, на сто процентов состоящая из жиров, называется «смут». Чистый свиной жир без мяса. Фу.

Фран не поддается унынию и безмятежно делает себе маленький бутерброд. Немного жира на тост, соли, перца, и р-р-раз! – она уже хрустит.

Приподнимаю брови и жду ее