Весьма разгневанная, я вышла из комнаты и вновь направиласьк кабинету. Решительно толкнула дверь.

В кабинете горела настольная лампа, но за столом никого небыло. Конечно, если шутник не спрятался под стол или не залез в шкаф Я даласебе труд проверить это и убедилась, что либо он успел уйти через дверь, либотолько что выпорхнул в окно. Окно я тоже проверила. Оно было заперто. Странно.Шагов в коридоре я не слышала.

А ведь стояла возле двери и услышать их была просто обязана.Если он все-таки прошел мимо… А если нет? Он мог укрыться в комнате Сусанны, акогда я бросилась сюда, спокойно проследовать дальше. В сильнейшем гневе язаглянула в тетушкину комнату и, разумеется, никого там не обнаружила. «Надокапканы на ночь ставить», — со злостью решила я, вышла в коридор и воттогда-то вновь услышала шаги, но не здесь, а на первом этаже, возле лестницы.

Очень осторожно я направилась вниз. На лестнице никого,первый этаж тонул в темноте. Свет там оставляли включенным на ночь только в томкрыле, где были жилые комнаты, а звук шел со стороны студии. При мысли о том,что кто-то вновь проявляет к ней повышенный интерес, я заторопилась. Надо быловключить свет, но, стыдно сказать, я даже не предполагала, где здесьвыключатель. Обычно обо всем заботилась Наталья. «Может, разбудить ее?» —подумала я. Тут что-то упало с грохотом, который в тишине показался простооглушительным, а вслед за этим раздался крик.

Кричали, вне всякого сомнения, из студии. Я бросилась туда,рискуя в темноте расквасить себе нос.

Дверь в студию была распахнута, луна заливала всепространство комнаты (шторы так и не повесили), а посередине комнаты замерлопривидение.

По крайней мере, так я решила в первое мгновение. Белыйбалахон слабо шевелился. Затем я заметила, что привидение нервно вздрагивает,издает какие-то слабые звуки, потом обратила внимание, что в руках оно держитфонарик, а вслед за этим поняла, что вовсе это не привидение, а Скворцова вночной рубашке.

Я щелкнула выключателем, вспыхнул свет, осветив огромнуюкомнату, Скворцова повернулась ко мне с намерением завизжать (это желаниеотчетливо читалось на ее сморщенном личике), но, увидев меня, передумала ивроде бы даже с облегчением вздохнула.

— Ты? — прошептала она, а я сообразила, что данныйвопрос этой ночью мне задают уже дважды.

— Это я, — ответила я без всякого намека налюбезность.

Тут за моей спиной раздались чьи-то торопливые шаги, и встудии появилась Софья, в пижаме и сеточке для волос. На своих волосах онапросто помешана, так как кто-то ей сказал, что волосы — вторая красота женщины(по поводу первой красоты мнения разделились).

— Кто орал? — рявкнула она.

Появление Софьи меня ничуть не удивило, я была уверена, чтопосле вопля Скворцовой сюда сбежится весь дом, но, странное дело, опятьвоцарилась тишина, и никто сюда не спешил.

— Это.., это… — начала Скворцова, прижимая к грудифонарик, он, кстати, был включен. Поначалу я очень удивилась, увидев его вруках Марины Федоровны, а потом вспомнила, что такие фонарики лежат вприкроватных тумбочках в каждой спальне.

Как-то раз у нас на двое суток отключили электричество, аподобное в большом доме связано с огромными неудобствами.

С фонариком разобрались, теперь оставалось главное: чтоздесь понадобилось Марине и с какой стати она так вопила. Именно эти вопросы яей и задала.

— Я видела его, — все еще продолжая трястись,сообщила Скворцова.

— Кого? — насторожилась я, так как тоже кое-коговидела.

— Твоего мужа, — жалко глядя на нас, пробормоталаона.

— Пить меньше надо, — скривилась Софья, но ясделала ей знак молчать.

— Ты видела Бориса? — спросила я вполнедоброжелательно. Скворцова выпучила глаза, сначала кивнула, а потом отчаяннозамотала головой.

— Очень доходчиво, — вновь влезла Софья.

— Было бы замечательно, расскажи ты, в чем дело,чуточку толковее, — намекнула я.

— Да-да, — закивала Марина на манер китайскогоболванчика. — Сейчас.., я не могла уснуть. Услышала шаги. Я ведь сплюочень чутко, а здесь…

— Мы поняли, — не выдержала Софья. — Дальшечто?

— Я услышала шаги, но шли как-то странно.

Таясь. Меня это насторожило.

— И ты пошла взглянуть, кто это ходит?

— Нет. Я просто подошла к двери и прислушалась. Сталоочень тихо. Я подошла к окну… — Тут она сглотнула и сделала паузу. — Вкабинете Бориса мелькнул свет.

— Горела настольная лампа? — поправила ее я.

— Нет. Похоже, кто-то ходил с фонариком. Потом хлопнуладверь.

«Скорее всего, моя», — отметила я машинально.

— Я еще немного подождала, а потом выглянула в коридор.Он как раз подошел к лестнице, — перешла Марина Федоровна на трагическийшепот.

— Да кто он? — взмолилась Софья.

— Я думаю, муж Ларисы. Но не Борис. Его бы я узнала.

— Какой, к черту, муж? — с терпением у Софьивсегда были проблемы.

— Наверное, Костас, — пожала плечамиСкворцова. — Он пошел сюда. Что Борису делать в студии?

— А что Костасу делать в кабинете Бориса?

— Может быть, они встречались? — робкопредположила Скворцова. — Такой день сегодня.

Мы переглянулись.

— Клиника, — буркнула Софья, вновь поворачиваясь кСкворцовой.

Марина страдальчески сморщилась.

— Я понимаю, как это нелепо звучит, но.., тут сплошнаямистика. Взгляни, у лица на картине изменилось выражение.

— Какого лица? — в два голоса спросили мы.

— Твоего. Думаю, за этим он и приходил, — ткнулаМарина пальцем за свою спину, а мы наконец обратили внимание на то, что должныбыли заметить сразу. На мольберте стоял мой портрет работы Костаса. Я былаизображена в красном платье с розой в руках.

— Что особенного в этом портрете? — откашлявшись,поинтересовалась Софья.