– На море-окияне, на острове Буяне, есть бел-горюч каменьАлатырь, никем не ведомый, под тем камнем сокрыта сила могучая, и силе той нетконца. Выпускаю я силу могучую на ту на красную девицу… тьфу, тоже мне краснадевица… да на Татьяну… с каких это пор я Гроттершу по имени называю?.. сажаю ясилу могучую во все суставы и полусуставы, во все кости и полукости, жилы иполужилы, в ее очи ясные, в ее щеки румяные, в ее ноги резвые… Жги ты, силамогучая, ее кровь горючую, терзай ее грудь белую, поворачивай ты ее сердцекипучее да на любовь к красному молодцу Гурию да свет Пупперу…. Слово моекрепко, как бел-горюч камень Алатырь. Кто из моря всю воду выпьет, кто из полявсю траву выщипет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучую не увлечь…

Осторожно приоткрыв глаза, Таня увидела Гробыню, которая,наклонившись над ней, быстро читала заговор по толстенной книге. Свеча, которуюона держала в руке, бросала на ее смуглое лицо зловещие отблески. Склепова такувлечена была чтением, что не заметила того, что Таня проснулась.

В первый миг Таня хотела выхватить у нее книгу, но,передумав, решила поступить умнее. Она вновь закрыла глаза и, притворяясьспящей, выставила блок Зависникус обломатим, отменяющий действие любойнаправленной против нее магии. Теперь Склепова могла ворожить сколько ее душеугодно. Могла даже вскипятить искрами Мировой океан: все равно от этого не былобы никакого толку.

Правда, зеленую искру пришлось выпускать под одеялом, чтобыСклепова не увидела вспышки. Запахло паленой шерстью. Гробыня, не понимая,откуда взялся этот запах, брезгливо поморщилась.

– Вечно от Гроттерши несет всякими магическими канарейками игорбунками! Просто невозможно жить с этой грязнулей в одной комнате! –проворчала она. – Ладно, с этим разобрались… Одно темное заклинаниехорошо, а два лучше… Где там я это записывала?

Гробыня перевернула свою кровать и, некоторые времяпорывшись под ней, извлекла толстую кусающуюся крысу.

– Еще раз меня не узнаешь – хвост узлом завяжу! Своякисмаякис! – шепнула она, красной искрой превращая крысу в записную книжку.

Это была та самая секретная Гробынина книжка, в которую оназаносила самые важные заклинания из запрещенных и вызубривала их наизусть.Никакими другими заклинаниями Склепова принципиально не загружалась, считая,что от того, что не удосужились запретить, все равно не будет толку.

– Кажется, я это где-то в конец засунула… Ага, вот!

Гендель, грекус и Сенекус,

Джонсон, Фрейдус, Цицеронис,

Фихте, Лейбниц и Бэконис,

Кришнамурти, Льюис, Фромм,

Кант, Спиноза и Платон.

Вы вставатум, пробуждатум,

Гроттер Пупперос страдатум,

Встрескус поушус ломатум,

Мозгопудрис, убеждатум,

Страстью со свету сживатум!

Гробыня трижды повернулась на пятках, каждый раз выбрасываяпо одной красной искре. Потом испытующе взглянула на Таню, спрятала записнуюкнижку и, дунув на свечу, негромко сказала себе:

– Уф! Ну если теперь Гроттерша не влюбится в Пуппера, япрямо даже не знаю, что и делать! Разве только магфиозного купидона звать. Датолько что толку – этот дуралей все равно с двух шагов промажет!

Склепова улеглась, поворочалась в темноте, сладко зевнула ипочти сразу заснула. Черные Шторы немедленно с жадностью протянулись кизголовью ее кровати и, осветившись голубоватым потусторонним сиянием, принялисьотражать всякую ахинею. Пуппер, испуганно оглядываясь, удирал по лесу. За нимна гигантском попугае летела Верка с целой сумкой драконбольных мячей. Спасаясьот Верки, Пуппер, сам того не замечая, приближался к дереву, на котором судочкой сидели Гробыня и Гуня Гломов и готовились подцепить Пуппера блесной…

– Давай, Гунечка, давай! Не проворонь его! Пуппер нужен мнеживым! – распоряжалась во сне Гробыня, горячо и внятно обращаясь кподушке.

Таня лежала в постели, смотрела на светящиеся Шторы и размышлялао том, как ей повезло. Не проснись она случайно и не успей произнести Зависникусобломатим, теперь она была бы влюблена в Пуппера и не находила бы себе места отлюбви. Зачем это нужно было Гробыне? Чего она этим добивалась?

Внезапно у нее мелькнула догадка. Спиритический сеанс!Чума-дель-Торт сказала: тот, кого по-настоящему полюбит Таня Гроттер, предастее! Вот Гробыня и додумалась, чтобы она полюбила Гурия, а тот бы ее предал!Простенький такой план, но не лишенный смысла.

Решив, что спускать Склеповой все без разбору не стоит, Таняскользнула взглядом по комнате. В предрассветной серой дымке на своей подставкеу шкафа томился Паж.

– Несчастный Дырь Тонианно! Устал на подставочке? Наверное,хочется полежать? Атыс-батыс-крутипедалис! – проворковала Таня, выпускаязеленую искру. Это было двигательное заклинание, предусмотренное как раз дляпохожих случаев.

Скелет пришел в движение. Скрипя костями, он соскочил сподставки, перебрался под одеяло к Гробыне и улегся на спину, ласково положивей на плечо свой череп. Тут двигательная магия иссякла, и Паж замер.

– Конечно, я поступила нехорошо!.. Просто, можно сказать,недостойно белого мага… С другой стороны, разве не приятно будет Гробыне,проснувшись утром, обнаружить рядом своего романтического друга? – сказалаТаня.

– Пуппер, отодвинься! Сначала счет в банке, а потомцеловаться! – пробормотала сквозь сон Гробыня, отодвигая плечом скелет.

Прежде чем заснуть, Таня некоторое время созерцала ЧерныеШторы. На них Гуня Гломов лихо отплясывал казачка, а Жора Жикин и подцепленныйблесной Гурий, исполняя оперные арии, обмахивали Гробыню турецкими опахалами надлинных ручках, явно отпиленных у метел.

* * *

Наутро, вспомнив о трещине на стекле и угрозе Триглава, Таняпоняла, что обязательно должна с кем-нибудь посоветоваться. Но вот с кем?

Идти сразу к Сарданапалу или Медузии она не решилась.Великая же Зуби была настолько влюблена в своего Готфрида, что даже на урокахвместо обычных сглазов у нее получались огромные букеты только что срезанныхроз. Купидончики летали вокруг Зуби целыми крылатыми табунами. Пухлые карапузыпользовались моментом и выпрашивали у смягченной Зуби вафли, конфеты ипирожные. М-да, едва ли Великая Зуби вообще была в состоянии отчетливовоспринимать реальность.

Пойти к Ягге? Эта идея была уже лучше, но все равно раньше,чем о Ягге, Таня вспомнила о Тарарахе. К нему она и отправилась вскоре послеобеда. Ванька уже был у Тарараха. Он держал, а Тарарах промывал и смазывал раныбольшой яркокрылой птице с человеческим лицом.

– Ишь, гарпии проклятые! Вот доберусь я до вас! –грозил питекантроп гарпиям, которые с неприятными криками мелькали за витражнымстеклом.