Он склонился ниже.

На мгновение Марихат показалось, будто она тонет в его глазах, меняющихся с цвета спелой вишни на цвет пролившейся крови.

Глубокий, вкрадчивый голос, казалось, подбирался к самому сердцу:

– Попроси меня…

Взгляд завораживал. Время замедлилось. Марихат, чуть склонив голову, наблюдала, как по точёным губам инкуба змеится улыбка, как показательно плавным движением он отбрасывает волосы за спину, а затем поправляет пышное кружевное жабо на тонких запястьях.

Тёмная красота. Слишком неестественно яркая. Отталкивающая, вызывающая чувство паники. Всё в инкубе было слишком резким, контрастным, но хуже всего был взгляд – безжалостный, безжизненный, холодный.

На плечи давила вибрирующая сила, буквально вжимающая в пол, принуждающая подчиниться. Марихат ощущала её физически.

И оттолкнула от себя, собрав оставшиеся силы в ментальный, метафизический кулак.

Морок отступил и сразу стало легче дышать, а стоящий перед ней вампир перестал казаться чем-то сверхъестественным.

Только руки неудержимо дрожали.

– Тебе придётся ждать моих просьб вечность, инкуб.

Последнее усилие окончательно ослабило Марихат. Наверное, этим объясняется то, что она не смогла отследить момента, когда враг вошёл в клетку – он исчез с одного места, затем возник в другом, рядом с ней.

Сильные руки сжали её плечи и прижали к металлической сетке. Она, было, дёрнулась, пытаясь вырваться, но не получилось сдвинуться даже на волос.

– Ты понимаешь, женщина, до какой степени находишься в моей власти? – разгневанно зарычал он ей в лицо.

Улыбка упыря напоминала оскал хищного зверя. Нечто ледяное, от чего замирает и без того едва струящаяся кровь.

– Ты принадлежишь мне даже больше, чем рабыня – господину, чем собака – хозяину. Ты не просто моя собственность, моя вещь – ты пища. Сосуд, который я стану с одной стороны наполнять, а с другой опустошать раз за разом, к нашему обоюдному непреходящему удовольствию, пока удовольствие не поглотит твой разум, и ты не перестанешь различать в мире цвета и краски. Пока в твоём сознании не останется ничего, кроме меня!

Марихат резко дёрнула головой, когда его пальцы потянулись дотронуться до её скулы, в результате вместо твёрдого прикосновения прохладных пальцев она ощутила касание жёсткого кружева его манжет.

К сожалению, он говорил правду. Инкубов ненавидели, боялись и презирали именно за эту особенность – их магия имела глубоко разрушающие последствия, сродни сильным наркотическим веществам.

Ещё девочкой Марихат доводилось слышать от придворных дам о том, что в особых борделях, для совсем уж испорченных созданий, предающихся извращённым удовольствиям, наги содержат рабов-инкубов. Об особенности оказываемых ими услуг говорилось лишь шёпотом, намёками. Законом сурово карались такие посещения, но всегда найдутся безумцы, способные перейти черту и разрушить любой запрет.

Могла ли юная принцесса тогда даже представить себе, что когда-нибудь окажется запертой в клетке с одним из этих порочных, неприличных созданий ночи? Да ещё далеко не в качестве хозяина положения?

– Ты понимаешь, что в моей власти в любой момент натянуть поводок на твоей шее, притянув тебя ближе – так близко, как только пожелаю?

Марихат брезгливо взглянула в красивое, будто сделанное из фарфора, лицо:

– Так держи свой поводок крепче, упырь. Знай, если сорвусь, второй раз, нанося удар, уже не промахнусь.

Глаза Ардора ярко полыхнули огнём, но их тут же словно пригасило пеплом, оставив только тлеющие угли.

– Ты храбрая женщина, Марихат. Боюсь только, твоя отвага сильнее твоего разума.

– Это ты меня так деликатно дурой сейчас назвал? Пытаешься быть дипломатом?

– Хочу договориться. Подумай сама – я в любом случае не отпущу тебя. Да, наша связь может стать пыткой для тебя, но в моих силах смягчить твои муки, сделать твоё существование более, чем сносным. Так или иначе, в жизни женщины присутствует мужчина. Я могу дать тебе больше удовольствий, больше денег, больше подарков, чем многие другие. А взамен попрошу всего лишь принять меня таким, какой я есть.

Марихат поглядела на него с недоумением.

Он действительно считает, что она может купиться на подобные речи?

– Я хочу усмирить твой гнев, женщина. Признай, не я его заслужил? Меня тебе не за что ненавидеть. Мы можем поладить. Я готов платить за твою лояльность.

– Ты говоришь со мной, как с жалкой, продажной, недальновидной человеческой девкой и одно это характеризует тебя как глупца. Я знаю подлинную цену многим вещам. Цена твоим отравленным страстям мне тоже хорошо известна. Говоришь, ослабишь поводок, согласись я добровольно принимать яд, сочащийся с твоих клыков? Знай, я лучше умру, чем по своей воле превращусь в безвольную марионетку. Возможно, твой яд разрушит мой разум; возможно, помешать этому я буду не в силах, но не надейся, что я это приму. Ты можешь меня сломать, убить, уничтожить, но добровольно служить удовлетворению твоих аппетитов я не стану. Смерти я не боюсь. Шантажировать тебе меня нечем. Так что твоя воля против моей. И не надейся взять фору.

По бесстрастному лицу пробежала лёгкая тень.

В алых глазах переливались отблески тёмного огня:

– Жаль, что ты так ставишь вопрос. Очень жаль. Я хотел бы быть к тебе добрее. Ты сама напросилась.

– Нет!!! – заорала Марихат, вновь предпринимая очередную безуспешную попытку вырваться.

Но всей кожей вдруг ощутила присутствие его тела. Вместе с уже знакомой болью пришла и знакомая жажда. Звуки, свет, время – всё отодвинулось. Осталось только острое, режущее, как лезвие, желание. Лишающая разума, достоинства и воли похоть.

– Ты обещал… что не тронешь меня… пока я не попрошу…

Марихат глотала холодный воздух часто и рвано, чувствуя, как пересыхают губы и горло сжимается в спазмах.

– И слово сдержу, – если бы могла, убила за одну эту его гадкую усмешку! – В твоих силах облегчить свою муку.

Пальцы его коснулись её сжатых в кулак кистей, пробежались вверх, сминая ткань одежды. Неторопливо и уверенно легли на плечи.

Марихат продолжала бессильно глотать воздух, захлёбываясь жуткой магией похоти, её удушающей горечью.

– Мы одно целое. Просто прими это, женщина.

Шепот окружал её. Шелестом кружил вокруг. Кружился вихрем вокруг горящего лица. Дуновением спускался к шее, щекотал ложбинку между грудей.

Его руки скользили по её телу, его яд отравлял её кровь, его магия перетекала в её тело. Марихат пыталась сопротивляться, пыталась изо всех сил, взывая к разуму и силе воле. Но сила инкуба оказалась сильнее.

Прикосновения оборачивались раскалённым железом, словно выжигающим клеймо за клеймом на её теле, холод смешивался с невыразимым жаром.